Гений. Жизнь и наука Ричарда Фейнмана - Джеймс Глик

И вот Ричард снова писал какому-то доктору на другой конец страны. Они решили, что Арлин ждет ребенка. После того как они нарушили целибат, у Арлин прекратилась менструация. Как такое возможно? Они были одновременно испуганы и счастливы. Ричард не стал говорить своим родителям, но сообщил сестре, тогда студентке колледжа. Джоан была в восторге от перспективы стать тетей. Они начали придумывать имена и строить новые планы. Но Фейнману по-прежнему казалось, что Арлин теряет силы, он замечал даже признаки истощения. Возможно, никто не связал бы прекращение менструации при таком состоянии с беременностью, но они толковали это именно так, ведь другие варианты были слишком печальны. Доктор не спешил обнадеживать Арлин. Главный врач клиники в Браун Миллс сказал, что беременность нужно прервать немедленно. «Обратитесь с этим к специалисту», — настойчиво советовал он. Потом тест оказался отрицательным. Они не знали, что думать. Врач в Лос-Аламосе объяснил Ричарду, что подобные тесты весьма ненадежны, и им следовало сдать анализы в лаборатории Альбукерке. Там наверняка имеется все необходимое для пробы Фридмана.

Тот же доктор сообщил, что слышал о новом веществе, получаемом из плесени (стрептомицин?), которое, предположительно, излечивало от туберкулеза морских свинок. Если оно действительно помогало, то, по мнению врача, вскоре должно было стать общедоступным. Арлин отказывалась верить отрицательным результатам теста. Она записала в своем блокноте загадочную фразу «P. S. будет 59». В тот же день медсестра из больницы написала Фейнману, что Арлин харкает кровью. Он снова открыл энциклопедию. Ничего. Он перелистывал страницы: туберкулез, туляремия, туф… Туф — разновидность вулканических пород. Туника — вид одежды. Он написал в следующем письме: «Даже о Турции мы знаем, что это страна». Арлин же теперь временами бывала слишком слабой, чтобы писать ему в ответ. Он предпочитал неопределенность. Незнание было для него разочарованием, мучением, но в то же время давало утешение.

«Держись, — писал он. — Мы ни в чем не можем быть уверены. Нам сказочно повезло в жизни».

Пока они переживали трудные времена, в Европе наступил День Победы, а за ним и двадцать седьмой день рождения Ричарда. Арлин приготовила ему очередной сюрприз. Лаборатория была завалена газетами, пестревшими заголовками «Вся страна отмечает день рождения Р. Ф. Фейнмана!» Они были повсюду: на столах, на стенах. И все же война, позволившая многим ученым проявить свои лучшие качества, закончилась. Кровавый круг в Тихом океане замыкался. Теперь не надо было угрожать бомбой ни Германии, ни Японии. Уран продолжал прибывать. Впереди оставалось одно испытание — один последний эксперимент.

В клинике Мэйо в Миннесоте тем временем проводился еще один эксперимент — первое клиническое испытание стрептомицина, вещества, открытого почти за два года до этого, в августе 1943 года. В испытаниях принимали участие два пациента. Когда начали проводить эксперимент, осенью 1944 года, оба испытуемых были на грани смерти от туберкулеза, но теперь оба быстро шли на поправку. Тем не менее только к августу следующего года количество участников эксперимента увеличилось до тридцати человек. Врачи могли наблюдать, как восстанавливались поврежденные участки, а легкие очищались. Год спустя изучение стрептомицина как противотуберкулезного средства переросло в крупнейший проект, когда-либо проводимый в области исследования лекарственных средств и заболеваний. В эксперименте принимали участие более тысячи пациентов. В 1947 году стрептомицин был представлен широкой общественности.

Открытие стрептомицина, так же, как и пенициллина за несколько лет до этого, сдерживалось тем, что в медицину научные методы внедрялись слишком медленно. Медики только-только начинали осознавать, насколько эффективны эксперименты, проводимые под их контролем и повторенные тысячи раз, но еще не были готовы использовать статистические данные, чтобы выявить основные феномены. Врач, первым выделивший культуру, которую он назвал Streptomyces griseus, из мазков, взятых из гортани курицы, еще в 1915 году заметил те же микроорганизмы в почве и понял, что они способны убивать болезнетворные микробы. Должно было пройти десять лет, прежде чем результаты исследования таких микроорганизмов были систематизированы, был проведен их скрининг (тестирование) и бактериологическое исследование, а также оценка их эффективности.

Научное направление, связанное с изучением последствий как длительного, так и кратковременного радиоактивного облучения и с обеспечением безопасности людей, только зарождалось. Чувство миазматического страха перед радиацией в тот период еще ни у кого не возникало. Исследователи Манхэттенского проекта обращались с новыми радиоактивными веществами с непринужденной легкостью и беззаботностью. И несмотря на то что работники, непосредственно занимавшиеся плутонием, должны были носить специальные комбинезоны, перчатки и респираторы, многие из них получали слишком большие дозы облучения. В прототипах реакторов случались утечки радиоактивного вещества. Ученые же подчас игнорировали или неправильно истолковывали опознавательные знаки, указывавшие на наличие радиации. Эксперименты по определению критической массы были рискованны, а меры предосторожности, по сегодняшним меркам, довольно поверхностны. Экспериментаторы вручную монтировали идеально сияющие блоки урана с массой, близкой к критической. Один из них, Гарри Даглян, работавший в ночную смену, работал со слишком большим образцом, который буквально выскользнул у него из рук, Судорожно ухватив его, чтобы предотвратить цепную реакцию, он увидел переливающийся синий ореол ионизированного воздуха. Через две недели он скончался от лучевой болезни. Позже Луис Злотин отверткой попытался подпереть радиоактивный блок. Отвертка соскочила, он погиб. Как и многие другие ученые, Луис недооценил риски, подсознательно занижая вероятность несчастного случая (один к ста, к двадцати?) и цену ошибки (бесконечно высокой).

Чтобы оценить быструю реакцию, экспериментаторы придумали тест, проведение которого, по словам Фейнмана, было равнозначно тому, чтобы «пощекотать хвост спящего дракона». Так его и прозвали — «испытание с драконом». Он заключался в том, что кто-то сбрасывал слиток гидрида урана через тщательно обработанное кольцо из того же материала. Гравитация должна была помочь достичь надкритического состояния, и гравитация же, как предполагали, должна была обеспечить безопасное завершение эксперимента. Фейнман предложил более безопасный вариант: в качестве абсорбера использовать бор, что позволило бы перевести надкритический материал в подкритический. Оценив, как быстро прекратится размножение нейтронов, можно было рассчитать и их скорость размножения в отсутствие бора. Арифметический расчет, таким образом, обеспечил бы своего рода защиту. Этот эксперимент назвали «экспериментом Фейнмана», но его так и не провели. Времени было слишком мало.

Вряд ли в Лос-Аламосе представляли, насколько серьезными окажутся проблемы, связанные с обеспечением безопасности, — проблемы, которые впоследствии стали очевидны. В Ок-Ридже, Теннесси и Хэнфорде на десятках тысяч квадратных метров производственных площадей новых заводов было налажено производство крупных партий урана и плутония. Соединения и растворы этих веществ помещали в металлические контейнеры, стеклянные бутылки и картонные коробки и складировали на бетонном полу хранилищ. Уран хранили в чистом сухом виде либо в виде соединений с кислородом или хлором. Рабочие доставали эти вещества из центрифуг или сушильных шкафов и перекладывали в емкости. Только значительно позже, когда удастся преодолеть препоны, накладываемые правом правительства на секретность своей деятельности и дезинформацию, в результате проведенных крупных эпидемиологических исследований будет доказано, что низкий уровень радиации намного более опасен, чем можно было ожидать. Однако руководство производственных предприятий закрывало глаза не только на это, но и на более актуальные и ощутимые угрозы, в том числе и на вероятность возникновения неуправляемой цепной реакции.