Укрепрайон «Рублевка» - Александр Смоленский

Братеев в изумлении посмотрел на босса. Тот был настроен более чем решительно.

– Так, давай я подберусь через лесок к ним поближе и посмотрю, как там и что... – Генка все еще надеялся, что можно будет отговорить друга от безумной затеи.

– А может, все же я? Мне это больше надо, так я и пойду, – засомневался Демидов.

– Мне сподручнее. Я и ростом ниже, незаметней. И потом, ты же босс.

Не прошло и десяти минут, как Демидов услышал длинные автоматные очереди. Забыв об осторожности, он выскочил на шоссе и что есть мочи помчался к блокпосту. То, что он увидел, повергло уральца в шок: навстречу, то и дело хватаясь за стволы елей, как пьяный, брел Генка. Демидов бросился вперед, чтобы подхватить Братеева. Три автоматные очереди, просвистевшие поверх головы, прижали его к земле.

– Проклятье! За что же мне такое?! – во весь голос заорал Демидов и опустился на колени рядом с Братеевым.

– Твой? – свирепо спросил один из камуфляжников.

– Мой, – еле слышно пробормотал Демидов.

– Тогда забирай и вези в больницу, пока мы не свезли его куда надо. Будет знать, как лезть через проволочное заграждение.

«Будет знать? – зафиксировалось в голове Даниила. – Значит, живой».

Эта мысль вывела его из оцепенения. Он схватил под руки приятеля и нырнул с ним в машину и, сколько позволял автомобиль, помчался в Барвиху, в госпиталь.

Ровно в двенадцать дня губернатор Миттель, как всегда подчеркнуто пунктуальный, в сопровождении охраны и под вой милицейской сирены въехал на территорию ЗАО «Медная гора». Картина, представшая перед его глазами, превзошла все ожидания.

– Звягин, идиот, что ты натворил?! Что за Мамаево побоище?! – шипел губернатор, глядя на избитых, помятых людей во дворе предприятия. – Заставь дурака богу молиться! Кто же работать будет, кретин недоделанный!

– Но вы сами сказали – любой ценой, – как пойманная овца проблеял Звягин. – Зато все документы подписаны.

– Но не такой же, мать твою... Придется отвечать. – Губернатор неожиданно прослезился. – Ну что мы за люди такие, хуже зверей.

Видно, моментами у «железного губернатора» в душе просыпалось нечто человеческое.

Между тем в кабинете Демидова, проклиная все на свете, отключенный водкой, уже ждал губернатора новый хозяин «Медной горы» – любимый племянник Эраст Миттель.

* * *

Уже более трех суток Демидов находился в полнейшей прострации. Он лежал на постели одетым, окна были закрыты жалюзи – дневной свет раздражал его. Лицо Даниила успело зарасти жесткой рыжеватой щетиной. Он не мог ни спать, ни прикасаться к еде, которую заботливо приносила ему на подносе Катенька. Она была единственным обитателем дома, кому Демидов дозволял входить в комнату. Лишь изредка Демидов вставал попить воды и сходить в туалет. «Будь проклята эта Рублевка! Будь проклято это демидовское ружье!» – в отчаянии думал он.

В сознании Демидова постоянно всплывала то холодящая душу картина истекающего кровью приятеля на шоссе, то телевизионные кадры, которые ему продемонстрировал Духон. «Ну что изменилось бы, если он даже добрался до Урала? Вряд ли удалось бы спасти „Медную гору“, – размышлял он. – А теперь Генка в тяжелом состоянии...» Эти грустные мысли настолько сильно угнетали Демидова, что он моментами готов был распрощаться с собственной жизнью. Благо оружия в доме предостаточно.

Неожиданно сквозь дрему Даниил каким-то шестым чувством ощутил, что в комнате кто-то есть. Чуть приоткрыв глаза, он увидел возле окна силуэт обнаженной женщины, освещенный слабым лунным светом, пробивающимся сквозь жалюзи. В бледных лучах ночного светила она казалась скульптурой античной богини. Демидов чуть приподнялся с подушек, чтобы лучше разглядеть ночное видение.

– О боже! – мгновенно выйдя из сонного состояния, вскрикнул он.

Перед ним стояла совершенно нагая Катенька. Только пряди длинных, густых волос едва прикрывали обнаженную грудь женщины.

– Я люблю тебя, Демидов. Я хочу быть с тобой, Демидов. Не прогоняй, пожалуйста, меня, – прерывисто дыша, прошептала она. Затем, не дав опомниться, она всем своим горячим, благоухающим телом прильнула к нему.

– Опомнись, Катенька, что ты делаешь?! Что скажет дедушка? Так же нельзя!..

– При чем тут дедушка? – в сердцах возмутилась она. – С каких это пор ты стал таким чистоплюем? С той ночи?

Не дав ему произнести слова, она закрыла рот возлюбленного страстным поцелуем.

– Когда любишь, можно все! – задыхаясь от страсти, вновь зашептала Катенька. – А я так люблю твой запах, руки, твои тоску и печаль... Забудь обо всем! Пойми, ты ни в чем не виноват. Это судьба... Будь этой ночью только со мной...

У Даниила даже не было сил анализировать, откуда она знает. Может, в конкурентной борьбе за Катеньку проболтался Чигорин? А может, Генка?

– Катенька, милая моя девочка. Ты для меня божество.

В приливе нахлынувшей нежности он стал целовать ей руки, затем припал к тонкой шее, стараясь вдохнуть в себя ее аромат.

– Лежи, дорогой, не двигайся. Ты три дня ничего не ел, – остановила его попытки Катенька.

– Я не хочу есть. Я хочу тебя, – повторял Демидов словно в бреду.

– Я тоже хочу тебя. Но я найду силы сдержать себя. И ты – потерпи. Всю ночь я буду рядом с тобой. А утром, когда мы проснемся и раздвинем жалюзи, мы будем любить друг друга на виду всего мира, солнца, неба...

Демидов в бессилии заплакал.

– Послушай меня, любимый, я принесу тебе еды, а ты все съешь. И проснешься бодрым, как никогда, потому что я буду рядом.

...Когда Демидов проснулся, был уже полдень. Грешным делом он подумал, что все случившееся ночью было либо сном, либо плодом его больного воображения. Катеньки рядом не было. Но стоило ему пошевелиться и позвать ее, как она вылетела из ванной комнаты.

Встав на пальцы, как заправская балерина, она медленно стала стягивать с себя ночную рубашку. Катенька сама не понимала до конца, зачем и почему она это делает. Сначала показались ее коленки. Даниилу немедленно захотелось их чмокнуть. Каждую! Но он интуитивно понимал, что тогда сорвется все представление... Наконец рыжеватым пушком замаячило лоно под точеным животиком, словно изваянном из розового мрамора. На какоето мгновение движения молодой женщины стали более торопливы, выдавая в ней зреющее желание. Но так же как Демидов страстно хотел досмотреть этот необходимый обоим стриптиз, так и Катеньке очень хотелось довести его до конца.

Вот, наконец, появилась грудь, и ему показалось, что не Катенька стягивает с тела рубашку, а ее возбужденные груди, поднимаясь выше и выше, сами сбрасывают с себя ненавистную им шелковую кольчугу. Груди уже ждали...

И вот уже вновь появилось розовое от возбуждения лицо с легко раскосыми улыбающимися глазами. Демидов никогда не видел глаз прекраснее. А еще он ощутил, что не может больше ждать.