Через пропасть в два прыжка - Николай Николаевич Александров

— А это видел? — Вашко помахал в воздухе книжечкой пенсионного удостоверения.

— Отлично! У меня, честно говоря, наберется к нему еще несколько вопросов.

— Каких? — Вашко с любопытством посмотрел в простоватое лицо Евгения.

— Касающихся задержания Тушкова в те годы. Почему после всего произошедшего у них получилась дружба? Он что, следователем был таким дружелюбным или какой иной интерес? Странно все это.

— Странно, странно, — ворчливо заметил Вашко. — Не было у него на Тушкова доброй информации, вот и все дела. В те годы стряпали быстро, но долго пекли — требовалось признание. Это легко проверить не со слов. Поднимем в архиве папочку, если сохранилась, и узнаем. Кстати, иногда бывает интересно порыться в пыли.

— Вы не подбивали «бабки»?

— Что имеешь в виду? — Вашко размял окурок в пепельнице и снова принялся ходить по кабинету из угла в угол.

— Не идет, понимаете, у меня из головы его реакция на портрет дочери. Дурак — дурак, а для чего-то он запрятал его под ковер. Еще землей присыпал.

— Бред, не поддающийся анализу! — веско отрезал Вашко. — Это, клянусь, никуда не приведет. Лучше давай подумаем — для чего ему срочно потребовались деньги? Продал машину, сдал облигации.

— А покупатель нашелся?

— А толку? Ни одной зацепки. ОБХСС роется в биографии продавца. Если чего накопают — позвонят.

— Они-то докопаются, — авторитетно подтвердил Лапочкин. — У них это отработано…

— Не сглазь! Давай подумаем о неотработанной версии — что мы знаем о дочке?

— Девичья фамилия как у приемного отца — раз, — Евгений загнул палец, — это проверено по домовой книге. Живет или… — он сделал паузу, вздохнул и резко сказал, — жила в Одессе. Место работы — вопрос. Образ жизни — вопрос. Связи — вопрос… интересы — не известны.

— Все? — Вашко пристально смотрел на подчиненного, разглаживая усы.

— Разрешите вылететь в командировку? — спросил Лапочкин совершенно серьезно. — Самое время отыскать ответы на месте.

— Торопыга! Не думаешь о руководстве — может, оно тоже хочет погреться на осеннем солнышке.

— Виноват, — скорчил физиономию Лапочкин. — Не подумал.

— Еще раз свяжись с одесситами — что они накопали? Потом будем решать и этот вопрос. Договорились? — Вашко сел в кресло, сунул руку под пиджак и долго массировал грудь. — На тебя не действует эта мерзкая погода? Слякоть, дождь? Счастливый. Мне бы твои годы. Эх!

Звонок телефона оказался неожиданным. Вашко бережно взял трубку и взгляд его постепенно мрачнел. Ничего не понимающий Лапочкин приблизился к столу, пытаясь услышать разговор.

— Так, так… А когда? Понятно… Ничего нельзя было сделать? Ага. Кому приятно получать такие сведения? — Вашко продолжал слушать, низко склонив голову. — Диагноз уже ясен? Понятно. Кто присутствовал? Та же самая, что и в тот день… Пусть задержится и не уходит домой — у меня к ней разговор. Еще кто? С вами тоже… До встречи!

Вашко положил трубку на аппарат и, нервничая, начал искать в кармане сигареты, но не нашел — они лежали на столе. Обнаружив пропажу, Иосиф Петрович непривычно подрагивающими пальцами схватил сразу две, одну из них сломал, а ту, что осталась целой, сунул в рот не тем концом. Обнаружив это лишь с помощью Евгения, он чертыхнулся и, затянувшись с жадностью и нетерпением, выдохнул густое облако дыма.

— На сборы пять минут! Одевайся… Час назад умер Тушков. Никто к нему не приходил, никто не спрашивал, а он тихо и спокойно… — Вашко щелкнул пальцами.

Лапочкин сразу поднялся.

— Теперь не открутиться — дело возбуждать надо! Кончилась эпоха конфиденциальности.

По дороге в больницу Лапочкина волновало, как поведет себя старик, «забытый» в здании управления. Но Вашко реагировал на это спокойно: «Одной жалобой больше — одной меньше!» Изменившиеся обстоятельства давали ему основания для подобного спокойствия. В конце концов подождет, поболтается в коридоре. Разговор не может закончиться лишь его претензиями — у Вашко их было ничуть не меньше, и теперь они становились куда более весомыми.

Протиснувшись сквозь толкавшихся в тесном проходе больных и посетителей, Вашко и Лапочкин снова вышли на улицу, обогнули дом и, войдя в морг, вскоре оказались в огромном зале, с оцинкованными корытообразными столами и белым кафелем на стенах. В нос бил противный запах формалина и тлена.

— Вы уже приехали? — долговязый врач нервно теребил бородку, поглядывая то на оперативников, то на стол, где лежал теперь уже безучастный ко всему происходившему тот, кто раньше был Тушковым. — Ждем вас. Можно начинать?

— Да. Можно сесть? — спросил Вашко, указывая на табуретку у стены.

Врач кивнул и, тотчас забыв об их присутствии, начал отдавать распоряжения помощникам.

Сбоку от Вашко за пишущей машинкой расположилась машинистка, которую Иосиф Петрович окрестил для себя «интересная дивчина», и по-другому уже величать ее не собирался. Он плохо соображал, не вслушивался в то, что диктовали ей, медицинские термины не вызывали особого интереса. Лапочкин, наоборот, как мог, приблизился к столу и из-за спины медиков с интересом наблюдал за происходящим.

Время летело и Вашко его не замечал. Могло показаться, что прошло совсем немного времени, но часы отчего-то показывали гораздо больше — стало быть, они находились здесь никак не меньше двух часов.

— Мариночка, отчеркните последнюю строчку и напишите «Заключение», — долетел от стола голос врача.

«Интересная дивчина» отозвалась стрекотом машинки. Вашко обратился в слух, но понял немного — опять латынь, опять невнятный говорок от стола. Минутная стрелка совершила еще четверть оборота на циферблате, и все столпились у рукомойников, удирая с рук резиновые перчатки. Лапочкин от стола не отошел, а словно бы вглядывался в восковое, заострившееся лицо покойника, будто пытался выведать некую тайну. Смерть сгладила черты, стерла бессмысленность взгляда, внесла в облик спокойствие и умиротворение.

— Извините, а что это такое? — раздался от стола все такой же спокойный и заинтересованный голос Евгения. Врач нехотя обернулся в сторону стола, продолжая намыливать руки:

— Вас интересуют эти точки на ноге? Чуть выше щиколоток? Они внесены в протокол, но происхождение их неизвестно. Скорее всего, прижизненные царапины — механизм обычен: гвоздь, шипы на кустах. Насколько мне известно, он мог побывать за последние дни во многих местах?

— Причины смерти? — поставил вопрос ребром Вашко, вставая с осточертевшего жесткого табурета.

— Пока сказать трудно. Похоже, сотрясение мозга. То есть та самая первая травма. Хотя… Будем думать! Внутренние органы в норме. Аномальных изменений нет. Разве, что легкие? Есть незначительный отек. Отчего? Пока не знаю, — он покачал головой, — сомневаюсь, чтобы это было основной причиной.

— А что с головой?

— Видимых изменений нет. Небольшое кровоизлияние. Но, не думаю. И болезней нет! Все вполне характерно для его возраста. В общем, трудный случай.

— А точки? —