Холодный человек - Алексей Атеев

– Неотразима, – прошептала наша героиня и помчалась домой, поскольку времени до встречи оставалось в обрез.

Павел Борисович прибыл минута в минуту.

– О! – только и мог вымолвить он, увидев предполагаемую невесту выходящей из подъезда.

Родители господина Величко (напомним читателю: именно такова была фамилия Павла Борисовича) проживали в самом центре Сорочинска, в громадном десятиэтажном доме сталинской постройки, именовавшемся в народе «Террариумом».

Хотя многие нынешние предприниматели ныне обитали за городом, в собственных дворцах и замках, родитель Павла Борисовича, некогда секретарь обкома, из демократических соображений предпочитал жить в довольно скромной по его нынешнему положению пятикомнатной квартире общей площадью всего-то 320 квадратных метров.

– Нужно быть ближе к народу, – солидно говорил бывший секретарь, назидательно поднимая указательный палец. – Однако не сливаться с ним, – со смехом заканчивал свою мысль нынешний глава банка.

Вера вслед за женихом вошла в прихожую, вернее, громадный холл, похоже, имевший большие размеры, чем вся ее квартирка. Поблескивали зеркала, отражая мерцающий блеск хрустальных бра, пахло мастикой для натирания паркета и ароматизатором воздуха.

Их встретили две пары: одна – постарше, другая – помоложе.

– Мой папа, Борис Акимович, – представил того Вере новоиспеченный жених.

Папа был высок, поджар и неулыбчив. По краям солидной лысины произрастали почти черные волосы, а карие глаза смотрели строго, словно пронизывали насквозь.

– Мама, Елена Евгеньевна.

Мама, обладавшая замечательного цвета кожей на лице, имела вид раскормленной ангорской кошки, увешанной бриллиантами. На губах ее играла ленивая, слегка презрительная гримаска.

– А это дядя и тетя… Валерий Акимович и Софья Леонардовна.

Дядя, в отличие от брата, выглядел довольно молодо, рост имел небольшой, глаз острый и игривый и к тому же обладал несколько странной для его возраста прической, а именно довольно приличной косичкой на затылке. А тетя была весьма хорошенькой, хотя и не особенно молодой брюнеткой с эффектной фигуркой и большими зеленовато-желтыми глазами.

– Пожалуйте, – папа протянул Вере руку и торжественно, как в старинном танце – менуэте, повел ее к столу.

Комната, в которой должен был состояться прием (а может, смотрины), по своей старомодной основательности ничем не отличалась от прихожей. Та же солидность и обстоятельность. Небольшой стол красного дерева, такие же стулья. В лежащем на полу синем с розовым ковре нога утопает по щиколотку. На стенах – темные картины, как будто пейзажи, в золоченых рамах. Свет искрится в подвесках хрустальной люстры.

Все чинно уселись.

– Сначала нужно выпить за знакомство, – провозгласил папа и стал откупоривать бутылку «Советского шампанского».

– Извините, не расслышала, как вас величают, – продолжая иронически улыбаться, спросила мама, обращаясь к гостье.

– Вера Карловна.

– …Карловна? Вы что же, из немцев? – поинтересовался длинноволосый дядя.

– Не знаю даже, как и сказать… Мои предки были баронами, – неожиданно для себя вымолвила Вера.

– Настоящими баронами?! Как интересно! – воскликнула хорошенькая тетя.

Присутствующие с любопытством воззрились на Веру.

– Остзейскими баронами, – продолжала свои исторические реминисценции Вера. – Но с восемнадцатого века наш род живет в России.

– Но у вас, кажется, русская фамилия? – убрав с лица иронию, спросила мама.

– Да, Воропаева. Но зигзаги отечественной истории вынудили моих предков, я имею в виду дедушку и бабушку, маскироваться. Фамилия фон Торн (присутствующие закатили глаза) звучала не совсем привычно для пролетарского уха. Поэтому мой отец уже был Воропаевым. Кстати, это девичья фамилия моей бабушки, тоже, между прочим, потомственной дворянки. Только с недавних пор можно не стесняться своего истинного происхождения.

– Значит, вы из дворян, – констатировал папа. – Это интересно. Весьма. Раньше я тоже… как бы помягче выразиться, несколько искоса смотрел на бывших. Но теперь… Оказывается, дворянское сословие дало России немало выдающихся личностей.

– Пушкина, например, – тонко улыбнулся дядя. – И Лермонтова…

– Оставь свои подковырки, Валерий! – недовольным тоном произнес папа.

– А образование у вас, извините, какое? – вновь вступила в разговор мама. – Надеюсь, не институт благородных девиц? – Язвительная усмешка вновь проявилась на ее губах, словно неприличная надпись, которую закрашивай, не закрашивай, она все равно лезет на свет.

– Наш местный университет, – отозвалась Вера.

– Давайте все-таки выпьем за встречу, – вновь предложил папа. – И хватит вопросов!

Хлопнула пробка. Шампанское запенилось в бокалах.

Вера едва пригубила свой фужер.

«Что это я такое только что несла? – недоуменно размышляла она. – Какая баронесса? Какие потомственные дворяне?»

Папа залпом выпил вино и потянулся к графинчику с водкой.

– Не люблю я эту кислятину, – недовольно произнес он, и Вера тотчас вспомнила своего знакомого Сабурова, ныне покойника. Интересно, что с ним стало? Вчера она самолично проткнула ему голову обломком черенка лопаты. Но ведь не мог же он до сих пор лежать возле этих «Пирамид»? Убрали, надо думать, а возможно, и сам убрался.

– Марфа! – позвал папа прислугу. – Подавай горячее!

– А скажите, у вас и герб свой имеется? – вновь вернулась к фамильно-дворянской теме хорошенькая тетя.

– Пылающий золотой меч на лазоревом фоне, – спокойно, словно она владела этим вопросом с самого рождения, отозвалась Вера. – Мои предки участвовали в Крестовых походах.

– Как интересно!

– А трудитесь вы, кажется, в качестве корректора? – поинтересовалась язвительная мама.

– На днях Вера станет главным редактором «Пути вперед» вместо меня, – в первый раз подал голос Павел Борисович.

– Очень рада за вас, – с легким пренебрежением произнесла мама.

– В каких Крестовых походах? Ведь их, кажется, много было? – не отставала любознательная тетя.

– Основатель нашего рода Альбрехт Кабан принимал участие в третьем, вместе с Фридрихом Барбароссой, – четко, как на уроке в школе, отбарабанила Вера. – А потом воевал бок о бок с Ричардом Львиное Сердце.

Все за столом с изумлением воззрились на Веру. Вилка с наколотым на нее куском ветчины застыла в руках папы. Павел Борисович горделиво обозрел родню, точно сам в конном строю штурмовал Иерусалим. Даже маму, казалось, покинул привычный сарказм.

– Вот видишь, какие у людей пращуры, – обратилась она к мужу. – С самим Ричардом Львиное Сердце были знакомы. А ты!.. Кем у тебя дед был? Свинопасом в Гадяче! А папаша твой? Пролетарий от сохи! Слесарил в железнодорожных мастерских.