Полет бабочек - Рейчел Кинг

Эдвин нервно хихикает и прячет лицо под простынями.

— Еще, — доносится его приглушенный голос.

— Погоди-ка, — говорит Агата. — А ты слышал об Энни из арки?

Его макушка торчит из-под простыней, и он мотает головой, хотя уже много раз прежде слышал эту историю.

— В проходе под аркой старого дворца есть окно. Там появляется женщина — люди видят ее, когда идут мимо. Она очень печальна, и все проходящие слышат, как она плачет. Но никто никогда ее не видел, разве что только в окне.

Эдвин попискивает.

— Почему она плачет?

— Всю семью ее убили — ее мать, ее отца и… ее маленького братца!

Тут она принимается нещадно его щекотать, пока он не начинает визжать, чтобы она прекратила.

— Что здесь происходит?

Мать Агаты выглядывает из-за двери.

— Агги, опять ты забиваешь голову малышу всякой чепухой? Честное слово, ему же будут сниться кошмары — как ты не понимаешь!

Агата смеется и шепчет братику на ушко:

— Ты уже большой и сильный, так что сам распугаешь всех привидений, правда же, мой сладенький?

Эдвин решительно кивает головой, насупив брови и выдвинув вперед челюсть. Агата целует его в щеку и выключает лампу.

— Спокойной ночи, дорогой, — говорит она.

Оказавшись в своей спальне, она решает лечь пораньше. Присаживается к туалетному столику и начинает разбирать прическу. Высвободившиеся кудри рассыпаются по ее плечам, и она, взяв в руки щетку, приступает к нелегкой задаче по приручению собственных волос.

Сегодня она не виделась с Софи, но мысли о подруге по-прежнему ее беспокоят. Тот вечер в театре совсем не поднял ей настроение, особенно после стычки на лестнице. Они нашли Томаса на улице — он ждал их там, и они молча вернулись домой; Софи была вся на нервах. Когда Агата попыталась пожать ей руку, она резко отдернула ее, как будто сердилась на них обоих, а не только на Томаса.

Зато она не стала сдаваться, а привела Томаса в церковь на другой день. Агата знала, что все прихожане сочувствовали им, но — черт бы их всех побрал! Все были так скованны, никто не подошел к ним — просто поздороваться, хоть как-то выразить свое отношение или поговорить о погоде. Вместо этого все смотрели на чету Эдгаров с жалостью, что совсем не шло на пользу Софи, а особенно — Томасу. У Агаты такое чувство, что если ему что-нибудь и нужно от людей, так это только обычного к нему отношения, хотя бы иногда. Пусть забрасывают его вопросами, на которые ему пришлось бы отвечать. Она не говорила об этом Софи, но в глубине души ей давно хотелось, чтобы кто-нибудь, кем бы он ни был, подошел к Томасу и сказал: «В чем дело, мистер Эдгар? Язык проглотил?» Что ж, ее заветное желание исполнилось в тот вечер, и это точно вызвало у него реакцию. Хороший знак, не так ли?

Она негромко смеется себе под нос, но тут же морщится, больно цепляя узелок в волосах.

Софи сказала, что журналы Томаса пропали, но что-то она слишком рано оставила попытки найти их. Агата уверена — в этих записях содержится разгадка ко всему. Что-то произошло с ним, и он должен был об этом написать, иначе зачем бы он их спрятал? Софи могла бы найти в них что-нибудь обнадеживающее.

Она пристально смотрит на себя в зеркало, завороженная светом от лампы за спиной. В уме она продолжает перебирать возможные объяснения поведению Томаса. Язык у него на месте — она видела, как он облизывал им губы. Теперь он курит сигареты, и вид у него изможденный, как у человека, на чью долю выпало слишком много испытаний. Жизнь в джунглях сказалась на нем, вне всяких сомнений. Но что-то должно было с ним случиться. Может, он увидел какое-нибудь привидение? Всем известно, что у индейских культур особые отношения с духами и потусторонним миром. Может, испугался дикого зверя? А может… при этой мысли она крепко обнимает себя за плечи. Может, он совершил нечто чудовищное. Может, убил человека случайно на охоте. Или того пуще — сделал это намеренно?

Агата встает и начинает снимать с себя одежду — вначале быстро, но, добравшись до нижнего белья, медлит. Глядя в зеркало, она распускает корсет, освобождая тело. «Я же просто муза для прерафаэлитов, — думает она, — Кто-то должен меня написать». Она расстегивает сорочку и обнажает грудь, воображая, что смотрит на себя глазами Роберта — такой он видел ее сегодня днем. Правда, тогда это было не при мягком свете масляной лампы, а при ярком свете дня сквозь окно с открытыми занавесями. Он хотел, чтобы занавеси были задернуты, и когда она приблизилась к окну, представ пред небом во всей наготе, вдоль дороги шла миссис Гримшоу. Агата понимала, что нужно спрятаться, но вместо этого задержалась у окна; Роберт стал просить ее сделать все быстрее, пока никто увидел, но именно в эту минуту миссис Гримшоу случайно подняла глаза и застыла на месте, после чего прижала ладонь ко рту и заспешила прочь.

Риу-Негру, Бразилия, февраль 1904 года

Дорогой мистер Райдвел!

К настоящему времени вы, должно быть, ожидаете от нас очередной партии груза. Я не знаю, что сообщили вам другие участники экспедиции, но моя работа затруднена сейчас — как болезнью, так и внешними обстоятельствами. Видите ли, я очень нездоров в последнее время, и, как мне сообщили, это малярия. Бывали такие дни, когда я мог встать и двигаться, и даже писать письма, как сейчас, но любая физическая деятельность отнимает у меня силы, и я легко устаю. Вот уже две недели всю мою пищу составляют апельсиновый сок и орехи кешью. Благодарю вас за письмо — оно пришло как раз в самый разгар моей лихорадки, — а также за проявленную вами озабоченность в отношении моей супруги. Это касается, только моей жены и меня. Я обязательно напишу ей, когда буду в состоянии это сделать, но пока, прошу вас, не сообщайте ей о том, что я болен, так как мне не хотелось бы причинять ей беспокойство.

Меня мучают сны о нормальной жизни дома — с чтением газет по утрам, прогулками по Ричмонд-парку, посещением церкви, — и, просыпаясь, я прихожу в отчаяние, пусть даже трудно теперь представить, как я вернусь домой, где мне, боюсь, жить обычной жизнью больше не придется никогда.

Ночью, кроме снов, меня преследуют мотыльки. Они бьются о стекло моего фонаря, о дверь и крышу, пытаются проникнуть внутрь — со своими липкими хоботками, пыльными крыльями, они так и ждут, чтобы залететь в глотку и задушить меня. Это такие уродливые твари по сравнению с моими нежными бабочками — даже не верится, что и те и другие принадлежат к одному и тому же классу чешуекрылых. Здесь, в Бразилии, я почти приблизился к своей цели, но эти джунгли и их обитатели замышляют что-то против меня. Это письмо у меня заберут и отправят, поэтому я не могу вам многого сказать. Но я очень близко, мистер Райдвел, и если мне удастся преодолеть все препятствия, то мы с вами будем очень довольны. А пока — благодарю вас за терпение. Я накапливаю материал для следующей партии груза, но еще не готов отправить его вам.

Искренне ваш, Томас Эдгар