Первая исповедница - Терри Гудкайнд

– Разве другие не понимают этого?

– Кто-то понимает, но, стремясь к чему-то очень сильно, люди склонны видеть лишь желанную цель и не думают об опасности. Первый опыт пошел именно так, как я и предсказывал, и люди погибли. Но, несмотря на опасность, награда велика и некоторые хотят стать лучшими. Они думали стяжать славу, став теми, кто заставил эту сеть сработать. В последующих попытках погибло еще больше людей.

– Но ты сам поступаешь так же, – сказала Магда. – Ты творец. Ты не соглашаешься с тем, что существует невозможное. Ты сам делаешь то, что прежде считалось невозможным. Так как же ты можешь упрекать в том, что им хотелось попробовать?

– Когда я делаю то, чего никогда прежде не делали, то поступаю иначе. Я изучаю проблему и анализирую, возможно ли это. Потом – и только признав решение возможным – я работаю над тем, как это сделать. Мои планы основаны на фактах, не на желаниях. Я продумываю каждый шаг, знаю природу каждого элемента и где запретная черта. Стороннему наблюдателю может показаться, что я пытаюсь совершить невозможное, но это не так.

Он указал на статую в другом конце комнаты.

– Это как ваяние. Прежде чем отсечь что-то, нужно убедиться, что знаешь, где лишнее. Они же поступают совсем не так. Они пытаются, так сказать, изваять статую, не решив, какую именно. Подменяют знания желаниями.

Я знаю, что не один понимаю связанную с этим опасность и обеспокоен попытками сделать этот ключ. Но Совет настаивает. Несмотря на смертельную опасность, они настаивают на продолжении попыток создать меч. Возлагая свои надежды на то, что все получится, они жаждут получить результат. Я отказался участвовать в этом.

Магда нахмурилась.

– Я не все понимаю. Разве секрет, что шкатулки, содержащие эту силу, заперты в Храме Ветров, где никому не достать их?

– Нет. Каждый, кто имеет отношение к попыткам создать ключ, знает это. Шкатулки перечислены в описи Храма Ветров.

– Тогда почему Совет так настаивает на создании ключа, зная, что ему нет применения?

– Именно. Я сказал им то же самое. Они даже слушать не захотели. Старейшина Кэдел преподносит это как необходимую меру предосторожности на случай, если сила когда-нибудь вернется в мир живых. Он сказал, что не следует ждать сбоев, чтобы лишь тогда выяснилось, что мы не готовы.

– Старейшина Кэдел так сказал?

– Именно. Совет хотел, чтобы я возглавил группу, создающую ключ. Я сказал, что мое согласие с их доводами означает согласие принять их предложение. Когда я заявил им, что это невозможно и приведет лишь к гибели людей, они разозлились и высказали сомнение в моей преданности делу Срединных земель.

Мне заявили, что, если я откажусь помогать и кто-нибудь погибнет, виноват буду я. Они думали, что, поставив меня в такое положение, уломают – и тогда я найду какой-нибудь способ все-таки сделать ключ.

– Очевидно, они очень верят в твои способности творца, – заметила Магда.

Мерит больше не мог усидеть на месте. Он снова подошел к столу, оперся на руки и уставился на меч, лежащий на красном бархате. Пока Магда наблюдала за ним, ожидая продолжения, его пальцы поглаживали клинок.

– Как будто они, веря, что мы можем летать, – наконец произнес он, – приказывают людям прыгать с обрыва, расставив руки, и лететь. Мол, раз уж они приказали, все получится.

А когда эти люди разбиваются насмерть, виноватым оказываюсь только я, потому что именно я сказал им правду – что не получится.

– Итак, ты отказался быть их провожатым, но они все-таки решили рискнуть, – сказала Магда, когда он на некоторое время замолчал. – И что?

– А как по-твоему? Много хороших людей погибло зря, вот что.

– Понятно.

Она слишком хорошо помнила человека в нижней части Цитадели – распростертого на полу, мертвого, с большим обломком клинка, торчащим из груди.

– Понятно? – не оглянувшись на Магду, он покачал головой. – Ты заявила, что, по-твоему, Барах отдал жизнь во имя чего-то действительно важного. У тебя хотя бы есть утешение! А эти люди погибли ни за что. Какое утешение может быть у тех, кого они покинули?

Ты знаешь, каково это – сталкиваться со вдовами этих людей? Людей, чьи жизни отняты понапрасну? Можешь представить себе горе этих женщин, знающих, что их мужья мертвы, слышавших, что я в ответе за это, что я мог бы предотвратить их гибель, если бы не оказался себялюбцем и помог им? Можешь представить, каково это – слышать, как их дети, которых я катал на своих плечах, плачут по отцам, которых никогда уже не увидят?

Можешь представить, каково это, когда вдовы, матери, сестры и дочери погибших всю ночь лежат у твоего порога, безутешно рыдая и обвиняя тебя в смерти любимого человека?

– Нет, не могу, – ответила Магда в наступившей тишине.

Ей было стыдно, что она оказалась одной из тех, кто с легкостью записал его в виновные, поверив слухам. Она выработала мнение о нем раньше, чем с ним познакомилась. Магда почувствовала себя дурой оттого, что так охотно приняла ложь.

– Могу ли я убедить людей, переживающих такую боль, что пытался не допустить эти неоправданные смерти? Они не хотят слушать. Не хотят слышать. Они верят Совету, а Совет утверждает, что, если бы я помог, ничего бы не случилось. Семьям погибших проще обвинить меня, чем пытаться понять всю сложность проблемы. Они не могут осознать, что, даже если бы я остался и приложил все свои силы, люди все равно погибли бы – и я вместе с ними. Им проще принять ложь, нежели истину.

Магда слышала играющих на улице детей и лай собак, носившихся за ними. Она могла лишь представить страдания детей в случае потери горячо любимого отца. Когда они, наконец, убежали куда-то, завеса молчания снова опустилась на небольшой, загроможденный вещами дом.

– Так вот почему ты покинул Цитадель, – произнесла вслух Магда, как только поняла.

Не оборачиваясь к ней, Мерит кивнул.

– Именно поэтому.

Она могла видеть, какую боль ему причиняет такая безвыходная ситуация и как несправедливы обвинения. Она поняла, почему Барах сказал, что если бы сумел, то помог бы Мериту.

Магда встала и пересекла комнату, чтобы положить руку на его широкое плечо, успокаивая. Она наконец поняла всю глубину сострадания, которое видела в нем Исидора.

– Спасибо, Мерит, что объяснил. Теперь я понимаю. Я очень рада, что слухи – клевета, и в то же время стыжусь, что бездумно верила, когда вас винили в этих смертях.

Он признательно кивнул, легонько коснувшись лезвия меча.

– Много хороших людей погибло ни за что. Боюсь, еще много хороших людей лишаться жизни, прежде чем Совет наконец откажется от попытки добиться невозможного.

Стоя рядом с повернувшимся к ней Меритом, она впервые целиком увидела великолепный меч на красном бархате. По всей длине сверкающего клинка проходило углубление, заканчивавшееся лишь у самого острия. Стальные крестообразные гарды воинственно выгибались вперед. Эфес тонким кружевом оплетала серебряная филигрань.