Книжный вор - Маркус Зузак

— Вам помочь, герр Хуберман?

— Нет, нет, играйте, герр Штайнер. — «Герр Штайнер». Папу Лизель невозможно было не любить.

Едва зашли домой, Лизель все выложила. Попыталась найти тропу между молчанием и отчаянием.

— Папа.

— Не разговаривай.

— Партия, — прошептала она. Папа остановился. Оборол желание распахнуть дверь и выглянуть на улицу. — Они проверяют подвалы, где сделать убежища.

Папа усадил ее.

— Умница, — сказал он и тут же крикнул Розу.

У них была минута, чтобы придумать план. Чехарда мыслей.

— Давайте его в комнату Лизель, — предложила Мама. — Под кровать.

— Ты что? А если они и комнаты решат осмотреть?

— У тебя есть другой план?

Поправка: у них не было минуты.

В дверь дома 33 по Химмель-штрассе раздались семь дробных ударов, и было уже поздно кого-то куда-то переводить.

Голос.

— Откройте!

Удары их сердец наскакивали друг на друга, сминая ритм. Свое Лизель попыталась съесть. Вкус сердца во рту не очень-то бодрит.

Роза прошептала:

— Езус, Мария…

В тот день на высоте оказался Папа. Он бросился к подвальной двери и кинул с лестницы предостережение. Вернувшись, заговорил быстро и без пауз.

— Значит, так, на фокусы времени нет. Можно отвлекать их сотней способов, но сейчас осталось только одно. — Он повел глазами на дверь и закончил: — Не делать ничего.

Не этого ждала от него Роза. Ее глаза расширились.

— Ничего? Ты что, спятил?

Стук повторился.

Папа был тверд.

— Ничего. Мы сами даже не будем спускаться — нам абсолютно плевать.

Все чуть не замерло.

Роза смирилась.

Окаменев от напряжения, она покачала головой и пошла открывать дверь.

— Лизель. — Папин голос клинком прошел сквозь девочку. — Главное — спокойно, verstehst?

— Да, Папа.

Она постаралась сосредоточиться на своем разбитом колене.

— Ага!

Роза в дверях еще спрашивала о причине такого вторжения, а добряк партиец уже приметил Лизель.

— Бешеная футболистка! — Он усмехнулся. — Как твое колено? — Фашистов обычно представляют не особенно жизнерадостными, но этот мужчина определенно был весельчак. Войдя, он сразу игриво склонился над коленом Лизель, делая вид, что изучает рану.

Неужели он знает? — думала Лизель. Может, он почуял, что мы прячем еврея?

Папа подошел от раковины с влажной тряпицей и стал промакивать разбитое колено Лизель.

— Жжет? — Его серебряные глаза были внимательны и спокойны. Испуг в них легко можно было принять за беспокойство о ребенке.

Роза крикнула из кухни:

— Жжет, да мало. Может, это ей будет урок.

Партиец выпрямился и рассмеялся:

— Мне кажется, эта девочка там не берет никаких уроков, фрау?..

— Хуберман. — Картон пошел складками.

— …фрау Хуберман, мне кажется, она их дает! — Он выдал Лизель улыбку. — Всем этим мальчишкам. Верно, детка?

Папа задел салфеткой ссадину, и Лизель вместо ответа поморщилась. А заговорил Ганс. Тихо извинился перед девочкой.

Повисла неловкость молчания, и партиец вспомнил, зачем пришел.

— Если не возражаете, — объяснил он, — мне нужно спуститься в ваш подвал на пару минут, чтобы посмотреть, годится ли он для убежища.

Папа еще разок ткнул в раненое колено.

— У тебя и синяк будь здоров, Лизель. — И между делом ответил зависшему над ним партийцу. — Конечно. Первая дверь направо. Извините за беспорядок.

— Пустяки — я сегодня кое-где такое видал, что хуже не будет. Сюда?

— Угу.

* * * САМЫЕ ДОЛГИЕ ТРИ МИНУТЫ В ИСТОРИИ ХУБЕРМАНОВ * * *

Папа сидел у стола. Роза, беззвучно шевеля губами, молилась в углу. Лизель вся сварилась: колено, грудь, мышцы рук. Не думаю, чтобы кто-то из них беспокоился, чтó они будут делать, если подвал признают годным для убежища.

Сначала надо было пережить инспекцию.

Все прислушивались к шагам фашиста в подвале. Раздавался шорох рулетки. Лизель не могла отогнать мысль о Максе: как он сидит сейчас под лестницей, свернувшись вокруг своей книги рисунков, прижимая ее к груди.

Папа встал. Новая идея.

Он вышел в коридор и крикнул:

— Как вы там, управляетесь?

Ответ поднялся по ступенькам через голову Макса Ванденбурга:

— Еще минутку, и все.

— Хотите чаю или кофе?

— Нет, спасибо!

Вернувшись на кухню, Папа велел Лизель принести книгу, а Розе — заняться обедом. Он решил, что хуже всего — сидеть с озабоченными лицами.

— Давай, Лизель, — сказал он громко. — Поторопись. Болит, не болит — мне дела нет. Тебе надо закончить книгу, ты же собиралась.

Лизель старалась не сорваться.

— Да, Папа.

— Ну так чего ты ждешь? — Лизель видела, что подмигнуть Папе стоило немалых усилий.

В коридоре она едва не столкнулась с партийцем.

— Не поладили с папой, а? Не переживай. Я и сам так же со своими детьми.

Они пошли каждый своей дорогой, и, войдя в комнату, Лизель упала на колени, не замечая лишней боли. Она слушала: сначала заключение, что подвалу не хватает глубины, потом прощания, одно из которых было брошено по коридору:

— До свиданья, бешеная футболистка!

Лизель опомнилась:

— Auf Wiedersehen! До свидания!

«Почтальон снов» плавился в ее руках.

По словам Папы, Роза стекла прямо у плиты в тот же миг, как инспектор оказался за дверью. Они зашли за Лизель и спустились в подвал, отодвинули правильно уложенные холстины и банки с краской. Макс Ванденбург сидел под лестницей, сжимая, как нож, свои ржавые ножницы. Подмышки у него промокли насквозь, а слова упали с губ, как язвы.

— Я не пустил бы их в ход… — тихо сказал он. — Я… — Он плашмя приложил ржавые лезвия ко лбу. — Простите, что вам пришлось это вынести.

Папа закурил. Роза взяла ножницы.

— Ты жив, — сказала она. — Все мы живы.

Извиняться уже давно было поздно.

Через несколько минут раздался новый стук в дверь.