Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

В Варшаве тем временем кипятился Гомулка. «Я уже не могу слушать, как сотрудники милиции и МВД героически действовали, а фактически ничего не делали, — отчитывал он Мочара на заседании Политбюро. — Нигде на свете такого нет. Вы создали атмосферу гнилого либерализма и распустили хулиганов. Кто дал приказ стрелять холостыми? Разве можно таким образом защищать власть? Мне плевать на пропаганду, если придется стрелять, чтобы сохранить порядок». Ему позвонил Брежнев: «Если вы стреляете в рабочих, с кем собираетесь строить социализм?» Но партийный лидер не верил, что против него рабочие, он видел лишь происки врага[458]. 18 декабря с ним случился сердечный приступ, и Политбюро в его отсутствие, получив сигнал из Москвы, избрало первым секретарем главу воеводского парткома в Катовицах Эдварда Герека — того самого коммуниста, с которым Войтыла разминулся в Бельгии в 1947 году. К тому времени положение сложилось настолько тяжелое, что польский ареопаг всерьез опасался советской интервенции[459].

Герек зарекомендовал себя как успешный хозяйственник, сумевший вывести свой регион в лидеры по темпам экономического роста. На него с надеждой взирали многие партийцы, уставшие от резонерского аскетизма Гомулки. Он был на хорошем счету в Москве. Осторожные попытки людей Мочара заручиться одобрением советских товарищей по каналам спецслужб и посольства не увенчались успехом: главный силовик вызывал подозрение своей ура-патриотической и антисемитской риторикой. Получив национально окрашенный социализм в Румынии, где Чаушеску совершенно вышел из-под контроля, советские лидеры не горели желанием наступить на те же грабли в Польше.

Рабочее восстание вынудило Главный совет епископата перенести обращение по поводу абортов на март. Страна и так балансировала на грани войны, не хватало еще обличений с амвона. Вышиньский говорил тогда: «То, что случилось на Побережье, могло повториться в Лодзи, Варшаве, Кракове, везде. Какая сложилась бы в этом случае ситуация и как поступило бы правительство? Были бы приведены в движение воинские части, собранные у польско-чешской границы или возле Щецина? И если бы эти формирования вошли, они бы потом ушли или нет? Особенно немцы — из Щецина. Кто влиял бы на все это — неизвестно»[460].

Осторожность, осторожность и еще раз осторожность — вот к чему призывали члены Главного совета епископата, собравшись 29 декабря. Все так или иначе были согласны, что восстание рабочих — серьезный удар по системе. Войтыла неожиданно пустился в долгие рассуждения об экономической неэффективности социалистического строя: «Мы были убеждены, что уже события 1968 года вели к подобному перевороту в партии. Но тогда их не хватило. Лишь события этого года привели к такому результату… вопросы культуры, поднятые в 1968 году, не смогли затронуть настолько широкие массы народа, как вопросы быта… нельзя закрывать глаза и на события двух с половиной летней давности, следует воспринимать все как единое целое. Это все — один кризис, в котором соединилась и проблема материальных средств, и хлеба, и культуры, и проблема духа». А еще — проблема родных спецслужб, чью провокацию Войтыла тоже не исключал, хотя уже не рассматривал кризис 1968 года как следствие внутрипартийной борьбы[461].

В тот же день епископат огласил «Послание к соотечественникам», составленное краковским архиепископом. Акценты его были традиционны: насилие — не средство к решению проблем, общество не может жить в страхе; пришла пора наладить отношения государства и церкви.

В рождественской проповеди Войтыла проявил умеренность — высказался лишь о праве церкви нести утешение людям, невзирая на политические разногласия. Вышиньский оказался более резок, живописуя кровь рабочих, пролитую во имя достойной жизни. Однако через несколько дней, на Новый год, и Войтыла подхватил этот мотив, заявив о праве народа на хлеб и свободу[462].

Власти пребывали в состоянии нокдауна. Чтобы утихомирить народ, чиновники на местах даже обращались за помощью к епископам. Те не отказывали, поскольку чувствовали: страна на краю пропасти. С их подачи приходские священники на Побережье убеждали людей сохранять спокойствие[463]. То же самое повторилось в январе, когда по Щецину прокатилась вторая волна стачек: « множество священников по собственной инициативе выступило с амвонов с призывом к спокойствию и порядку. Содержание этих выступлений было настолько неожиданным для людей, что по адресу некоторых священников раздавались обвинения, будто они — коммунисты», — докладывали советские дипломаты[464].

Чувствуя шаткость положения правящей элиты, иерархи инициировали массовый наплыв петиций с просьбами разрешить постройку новых храмов. Епископы призывали людей пользоваться ситуацией, пока власть не успела прийти в себя[465]. Атмосфера тех дней хорошо передана в записке советского вице-консула в Гданьске: «Подстрекательские проповеди проникнуты будто бы заботой о человеке. Наряду с общими заявлениями о необходимости поддержать правительство, ксендзы призывают верующих не прекращать выдвигать различные требования. Если правительство захочет, говорится в проповедях, оно все сделает; возможной оказалась даже отмена решения о повышении цен. По заявлениям костела добиться можно еще многого, нужно только требовать и не уступать в требованиях. Церковь делает также многое для того, чтобы народ не забывал о жертвах декабря 1970 года. С этой целью костел поддерживает у рабочих стремление создавать памятники жертвам в Гданьске, Гдыне, Щецине. Об этом же пишут католические газеты. Недавно к Председателю воеводского Народного Совета в Гданьске приходила делегация рабочих верфи им. Ленина с просьбой разрешить построить рядом с верфью новый костел, а также установить памятник жертвам. Эту делегацию в Народный Совет направил ксендз, который сказал рабочим: „Сейчас сила в ваших руках. Действуйте уверенно. Вас боятся“. Вышиньский не упустил возможности укрепления единства и религиозного фанатизма у верующих гданьского воеводства, превратив похороны епископа Новицкого в Гданьске 14 марта с. г. в грандиозную манифестацию»[466].

А вот что сообщал несколькими месяцами позже советский генконсул уже из Кракова: «В текущем году в день празднования „божьего тела“ повсеместно отмечено значительное увеличение количества участников процессий, особенно за счет молодежи. Во многих случаях в процессиях принимают участие пожарные дружины со своими знаменами и духовыми оркестрами… По данным друзей в Кракове в процессиях приняло участие до 35 тысяч человек, это значительно больше, чем было в предшествующие годы». Консул особо остановился на выступлении Войтылы, который в своей речи «подчеркнул „историческое значение проходящей процессии, как первой после 1939 года“. Кардинал утверждал, что „нужны были огромные жертвы на Балтийском побережье, чтобы услышали призывы божьих людей Кракова“. Не можем забыть всех тех, — продолжал кардинал, — которые ценой своей жизни проложили дорогу к изменениям. Одним из этих изменений является сегодняшняя процессия за стенами Вавеля»[467].