Его нельзя любить. Сводные - Мария Николаевна Высоцкая

тел и дотянуться до пуговицы на своих джинсах. Расстегиваю, вжикаю змейкой и тянусь к его ремню. Хнычу, потому что расстегнуть его одной рукой слишком сложно.

Ян рывком поднимает меня на ноги.

— Вставай. Поехали отсюда. Слышишь?

— Нет. Нет. Не бросай. Не снова. Пожалуйста, — начинаю плакать, а комната почему-то переворачивается вверх ногами. Мы стоим на полу, но, кажется, должны на потолке.

— Пойдем.

— Нет, Ян. Нет. Ты же хотел. Хотел! — уже откровенно рыдаю, и тогда мои ноги отрываются от пола. Я парю.

Глава 30

Ян

Беру со стола бутылку воды и опускаюсь перед Никой на колени.

Она выглядит безумной. Трогает меня. Раздевается, и абсолютно не отдает отчет своим действиям, а потом переходит грань.

— Я тебя люблю. Прости.

Каждое слово, как удар под дых. Каждый ее поцелуй, как укус. Каждое прикосновение, как ожог. На теле, сердце, в душе.

Подхватываю Малинину на руки, все еще охреневая от происходящего. Валера стонет в углу. А судя по тому, как у меня сводит кулак, парочку зубов я точно ему выбил.

Дверь в душ толкаю с ноги.

Не могу сейчас на нее смотреть. Это блядь просто выше моего предела. Знаю, что сравнивать неуместно, знаю! Но когда-то же, все примерно так и начиналось. Отец притаскивал мать домой и «откачивал». Она кричала, умоляла, плакала. Ненавидела его в тот момент. Всех вокруг ненавидела.

Тряхнув башкой, ставлю Нику на пол. Она не сопротивляется, что-то шепчет, трогает меня. Скользит пальцами по моей груди, умоляет ее поцеловать.

Игнорирую абсолютно все просьбы. Злись. Дико на нее злюсь за то, что у нее хватило ума, что-то здесь сожрать или выпить.

Дура! Самая глупая Глупость!

— Пей, — сую ей воду.

— Не хо…

— Пей, — сверлю ее взглядом, и она забирает бутылку из моих рук. Делает несколько глотков. Смотрит во все глаза.

— Еще.

— Я не могу.

— Пей, — давлю голосом и взглядом, оттесняя ее к стене.

Ника прилипает спиной к холодной панели, продолжая глотать воду. Давится, кашляет, но я не отстаю, заставляюпить дальше.

Со стороны это выглядит как насилие. Интересно, есть какая-то классификация? Насилие во благо? Ну чтобы ее вырвало от этой ебаной воды, и хоть немного прочистило желудок. Сильно это не поможет, вся эта дрянь всасывается в кровь, но легче ей станет точно.

— Не могу. Не мо…

Ника закрывает рот ладонью, издавая булькающий звук. Разворачиваю ее к унитазу, перед которым она тут же падает на колени. Но воды, чтобы ее вывернуло, оказывается недостаточно.

Мою руки и опускаюсь рядом.

— Иди-ка сюда, — подтаскиваю ее ближе к себе, обхватив под мышкой. — Не сопротивляйся, — с силой закусываю свою нижнюю губу, и засовываю ей в рот пальцы.

Все это выглядит кринжево. То, как я ее держу, ка кона сопротивляется, как ее рвет. Полный, блядь, аут.

В итоге Ника отползает подальше, чтобы, видимо, я ее больше не трогал.

Снова мою руку. Отодвигаю стеклянную дверь в душ и настраиваю воду похолоднее. Захожу туда прямо в обуви.

Купательные, на хрен, процедуры.

— Прости, но сегодня ты так просто от меня не отделаешься, — с нервной ухмылкой пожимаю плечами и нависаю над Никой, чтобы ее поднять…

Она морщится, когда на ее коже появляются первые капли воды. Хнычет.

— Не надо, не надо. Мне холодно! —обвивает меня как лиана. — Выключи ее. Выключи! Пожалуйста, Ян, — жалобно шепчет, зацеловывая мою шеи и лицо.

Запрокидывает голову, так, чтобы в глаза мне смотреть, а я ловлю себя на том, что намеренно отворачиваюсь. Зрачки у нее все еще огромные, а сама она пластилиновая. Податливая. Отзывающаяся на каждое мое прикосновение, которое по сути-то, не несет в себе никакого интимного подтекста.

Но в Никиной новой реальности, все воспринимается иначе. Десять минут назад она стянула с себя свитер и если бы я не зафиксировал ее руки за спиной, давно бы стащила и лифчик. Шептала о том, как ей жарко.

Что если, ей понравится это состояние? Что если…

Злюсь на себя за эти мысли, но спрятаться от них нереально. Они как рой диких пчел, жалят в самые незащищенные участки сознания.

— Надо, — отлепляю ее от себя, чтобы развернуть, и сползаю по стенке к полу.

Крепко прижимаю Нику, чувствуя, как дрожит ее тело.

— Прости меня, — она начинает плакать и сокрушается в раскаяние.

Я не готов сейчас разговаривать. Проходится себя заставлять, чтобы на нее посмотреть, чтобы обнять.

Я понимаю, что ни в чем она не виновата. И все это ненамеренно, но это не освобождает меня от той волны гнева, что плещется в крови.

Это не отвращение к Нике. Это непереносимость того состояния, в котором она сейчас находится.

Еще полчаса назад, я пытался понять, что пошло не так. Почему она так среагировала в машине. Сама же хотела. Я видел, хотела. Может быть, не секса, конечно, но она явна была не против яркой прелюдии. Чем бы она закончилась, конечно, вопрос. Хотя ответ у меня на него есть, она искупала и меня, и себя в дерьме. Оба до сих пор там и плаваем. Проточная вода в душе, смыть все это говно не помогает.

Мы сидим на кафеле. Вода скатывается по лицу, раздражающими холодными каплями. Одежда уже давно насквозь. Вокруг тишина, в которой отчетливо слышен стук Никиных зубов.

Она больше не вырывается. Смирилась со своим положением, видимо.

Упираюсь ступней в стеклянную ширму и подставляю кровящий кулак под струю воды, наблюдая, как она окрашивается в красный.

Валера, сука.

Мудила.

Я прекрасно знаю, что он ей намешал, как и то, чем они сегодня здесь занимаются. Именно поэтому и просил Нику сидеть в машине. Мне нужно было просто забрать бабки, которые он мне должен. Не хотел ведь ехать, но в какой-то момент решил, что если дать нам время и не разбегаться по разные стороны, может быть в итоге, у нас с ней получится диалог.

Валера должен мне несколько сотен. Ему было принципиально отдать налом, чтобы батя не отследил денежных операций. Завтра этот козел собирался отчаливать на Бали. Херему, завтра он поедет к стоматологу, тварь.

— Холодно, — Ника всхлипывает развернувшись полубоком и кладет голову мне на плечо.

— Ты как?

— Голова кружится. Мне плохо. Плохо. Очень.

Мне плохо. Мне плохо. Мне плохо.

Еще одна фраза, которую