Анатомия преступления. Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК - Вэл Макдермид

Фиона Рейтт работала с Rape Crisis,[14] помогая жертвам изнасилований и сексуальных домогательств довести дело до суда. Ради равноправия сторон адвокат человека, обвиненного в изнасиловании, должен иметь доступ к тем же медицинским записям, что и обвинение. «Женщины испытывают потрясение, обнаружив это, – объясняет Фиона, – они думают, с чего они это взяли? Адвокат может спросить: „Действительно ли вы три года назад принимали какие-то таблетки… ах да, транквилизаторы, поскольку у вас были проблемы с психическим здоровьем?“ И не успеет жертва глазом моргнуть, как законник уже сплетет целую историю о психопатке, сидящей на таблетках, которая сама не помнит, что с ней случилось. И чем больше записей в медицинской карте, тем человек уязвимее: есть где разгуляться адвокатам. Истцы имеют право отказаться предоставлять свои медицинские записи. Однако зачастую они этого не делают, поскольку не понимают, насколько это опасно».

В январе 2013 года слушалось дело, в котором скрипачка Фрэнсис Андраде обвиняла в изнасиловании и развратных действиях Майкла Бруэра, своего старого учителя музыки. В ходе суда ее неоднократно называли лгуньей, а на перекрестном допросе довели до слез. В СМС подруге она написала, что давать показания было словно «подвергаться насилию снова и снова». Меньше чем через неделю после дачи показаний и до окончания суда она наложила на себя руки в своем доме в Гилфорде (графство Суррей). В итоге Бруэра осудили за развратные действия.

Луиза Эллисон, профессор права в Лидском университете, провела серию экспериментов: набрала 40 местных жителей в качестве «присяжных», пригласила актеров, привлекла к участию адвокатов и воспроизвела слушания по делам об изнасиловании. Согласно ее выводу, на присяжных влияет поведение истца в суде – эмоционально оно или сдержанно – и то, как скоро после случившегося жертва заявила в полицию. После того как судья или эксперт объяснял, насколько по-разному люди могут реагировать на нежелательные сексуальные посягательства, присяжные не спешили выносить обвинительный вердикт из-за спокойного поведения истца или задержки с подачей заявления.

Но судье полагается держаться невозмутимо, объясняет Фиона. «Иногда судьи не вмешивались, хотя вопросы доводили свидетеля до слез и истерики. Они говорили: "Давайте сделаем небольшой перерыв. И пусть кто-нибудь даст ей стакан воды". Они стараются не делать ничего такого, что можно было бы расценить как необъективность. Оно и понятно: осторожность необходима. И все-таки… мне кажется, они могли бы больше защищать свидетелей, чем они это делают». Судьи боятся вмешиваться, поскольку малейшее подозрение на пристрастность чревато тем, что приговор будет отменен Апелляционным судом.

Представление о том, что присяжным должна быть предоставлена возможность составить собственное мнение, лежит в основе состязательного характера судопроизводства. А ведь его эффективность не доказана. Ученым (в частности, Фионе Рейтт и Луизе Эллисон) не позволяют проводить исследования на реальных присяжных, чтобы увидеть, как они работают с уликами и аргументами. Исследования Эллисон заставляют задаться вопросом: не лучше ли доверить вынесение вердикта по делам об изнасилованиях судье, который имеет опыт работы с жертвами, а не присяжным из числа обычной публики?

В прочем, и присяжным нелегко. В процессе судебного разбирательства, которое может длиться годами, приходится сопоставлять огромное количество данных. Насколько эти люди способны с этим справиться – вопрос неизученный. А Фиона еще помнит времена, когда «присяжным не разрешали приносить даже блокноты, так как предполагалось, что они должны неотрывно следить за происходящим». Немудрено, если голова пойдет кругом, когда ученые знакомят их с новыми концепциями, а юристы опровергают их, да и среди самих ученых нет единодушия. Тут можно ошибиться и неверно оценить улики. Юристы и статистики из Мичигана и Пенсильвании провели исследование (2014 год), согласно которому 4,1 % приговоренных к смертной казни в Америке были невиновны.

Некоторые считают процедуру перекрестного допроса непродуктивной и отжившей. В отличие от Великобритании и Америки, где принята состязательность судопроизводства, во многих государствах (скажем, Франции и Италии) используется сочетание суда присяжных и системы следствия, при которой судья лично оценивает факты. Он опрашивает свидетелей и обвиняемого (или их юриста) до суда и начинает судебное разбирательство только в том случае, если находит достаточно доказательств вины. В этот момент он передает все собранные им доказательства обвинению и защите. Впрочем, на суде он может снова задать вопросы свидетелям, чтобы прояснить сказанное ими на досудебном слушании. Обвинению и защите не позволительно вести перекрестный допрос свидетелей, но разрешается кратко изложить свою позицию присяжным.

В обеих системах есть плюсы и минусы. Суд присяжных уходит корнями в Древнюю Грецию и Древний Рим, а в Англии появился в 1219 году. Постепенно, с ростом полномочий, присяжных стали воспринимать как столпов общества: вас может отправить в тюрьму группа людей, равных по статусу, но не аристократ в парике. К XVIII веку было признано, что присяжные ограничивают способность государства сажать за решетку неугодных.

В период волнений в Ольстере в 1973 году для предотвращения давления на присяжных были введены так называемые «суды Диплока», где их участие вообще не предусматривалось. Но как оценить эффективность этих судов? Есть мнение, что правильных вердиктов было вынесено больше, чем неправильных, и даже больше, чем в судах присяжных. К тому же, замечает Фиона, такая модель работает намного быстрее. И это важно, если учесть тысячи фунтов, которые ежедневно расходуются на судебные процессы. Однако вспомним уроки Мишеля де Монтеня: «Судья, который, придя из дому, принес с собой свои подагрические боли или свои муки ревности или душа которого пышет гневом против обокравшего его слуги, несомненно, более склонен будет к вынесению сурового приговора»[15].

Я поговорила с адвокатом, который защищает принцип состязательности. «Состязательность хороша тем, что, если обе стороны компетентны, есть возможность обговорить все вопросы и поставить все на свои места. При этом защита должна отстаивать свою позицию бесстрашно и справедливо». С точки зрения ученых, система следствия положила бы конец инсинуациям в их адрес. Впрочем, и среди них есть противники радикальных перемен. Вспомним слова Питера Арнольда в начале нашей книги: «Состязательность судопроизводства необходима. Мне бросили вызов, но в результате это лишь усилило доказательства, поскольку стало ясно, что улики бесспорны. И сейчас уже 10 лет прошло, а никто так и не подал апелляцию, пытаясь бросить тень на вещественные доказательства. Хотя лично я не против. Пожалуйста, пусть оспаривают».

Все же от экспертов можно услышать, что энергия, с которой нападают на них адвокаты, заслуживает лучшего применения. Один из них рассказывает: «У меня в офисе был адвокат ответчика, который говорил так: "Знаешь, мы отлично понимаем, что он виновен, но уж такая у нас работа: попытаться вас подловить". Вот это меня больше всего задевает. Их дело не нас уличать, а рассматривать свидетельства».