Прекрасный хаос - Маргарет Штоль

Иногда ей казалось, что он прав: «Светлые чародеи отрицают Темный Огонь — источник силы».

Некоторые наставления она старалась забыть, загнать в самые дальние уголки сознания: «Если бы они могли, то уничтожили бы нас».

Я лежал на полу, заваленном перевернутыми обувными коробками, и таращился в потолок небесно-голубого цвета. Люсиль сидела у меня на груди, вылизывая лапку.

Внезапно я услышал Лену. Она обращалась ко мне на кельтинге:

«Она делала это ради меня. Она любила меня».

Я ничего ей не ответил.

В каждом видении мы видели, как Сэрафина все глубже погружается во мрак.

«Но она не смогла справиться с тем, что с ней происходило».

Неужели я стану оправдывать женщину, которая убила мою маму? Но Изабель и Сэрафина — не один и тот же человек. Сэрафина уничтожила себя, а позже погубила мою маму.

«Она не справилась с Абрахамом».

Лена занималась поиском виноватых, как и все мы. Я услышал шелест страниц.

«Эль, не трогай ее!»

«Не бойся, видения появляются не каждый раз, когда я касаюсь книги».

Арклайт тоже переносил меня в другой мир произвольно. А насколько часто Лена открывает книгу Сэрафины? Я как раз собирался спросить ее, но она опередила меня.

«Вот моя любимая строчка. Она исписала этой фразой несколько страниц: «Горе — лучший учитель, оно научило меня понимать, что было в вашем сердце»».

Чье сердце имела в виду Сэрафина?

Наверное, свое собственное.

День благодарения означает две вещи. Во-первых, к нам в гости приезжает тетя Кэролайн, а во-вторых, устраивается традиционное соревнование, в котором участвуют пироги Эммы. Причем у каждого из них была особая начинка: здесь вам и пекан, и яблоки, и тыква. Разумеется, Эмма всегда побеждала на фоне жесткой конкуренции и бурного обсуждения за праздничным столом.

В этом году я мечтал о Дне благодарения больше, чем когда-либо. Эмма совсем забросила духовку, и я подозревал, что и сегодня она взялась за стряпню во избежание подозрений. Но я надеялся на лучшее. Папа был не в больничной пижаме, а в выходном пиджаке, тетя Кэролайн и Мэриан играли в «Скраббл» с Сестрами, а из кухни доносились соблазнительные запахи. Мне удалось ненадолго забыть о саранче, жаре и о том, что бабушка Пру лежит в больнице. Однако я переживал из-за того, что память вообще-то меня подводит. А вдруг мне станет еще хуже?

Меня мог успокоить только один человек.

Подойдя к двери Эммы, я долго собирался с духом, прежде чем постучаться. Добиться от Эммы ответа на вопрос ничуть не легче, чем выдрать зуб у аллигатора. У нее всегда имелись секреты: без них ее так же сложно представить, как без драже с корицей, кроссвордов, передника и примет на все случаи жизни. Думаю, все ясновидящие немного странные. Но сейчас Эмма превзошла себя. Спряталась в своей спальне, когда ее пироги пеклись в духовке! Кроме того, отказалась делать лимонные меренги для дядюшки Эбнера… «Видимо, мне надо поторопиться», — подумал я и в ту же секунду услышал голос Эммы:

— Ты что здесь топчешься?

Я приоткрыл дверь, ожидая увидеть привычные ряды банок, наполненных всем, что только можно себе представить, от каменной соли до кладбищенской пыли. Толстые тома в кожаных переплетах и тетради с рецептами, не имеющими отношения к кулинарии. Комната Эммы напоминала мне аптеку, в недрах которой хранились тайные средства, способные исцелить любой недуг.

Но передо мной предстало нечто иное. Здесь царил дикий беспорядок, совсем как у меня наверху, после того, как я вывалил на пол содержимое двадцати обувных коробок. Вероятно, я застал Эмму в разгар поисков.

Бутылочки с ярлыками теснились на комоде. На полу и на кровати валялись книги и старые дневники с записями на галла, языке ее предков. Еще я заметил черные перья, ветки и кучку камней.

Эмма сидела на ковре.

— Что стряслось? — поинтересовался я, переступая через порог и протягивая ей руку, чтобы помочь встать.

— Ничего, — проворчала она. — Я навожу порядок. Тебе, кстати, тоже не мешало бы заняться адским местом, которое ты называешь своей комнатой! — заявила Эмма. — Хватит, пойдем, а то пироги подгорят!

Она оттолкнула меня, но я не сдавался.

— Что со мной не так? — выпалил я.

Эмма, не оборачиваясь, ответила:

— Тебе семнадцать лет! Полагаю, с тобой практически все «не так»!

— Ты о чем? О том, что я превратился в левшу, разлюбил шоколадное молоко и твою чудесную яичницу? Начал забывать, как зовут моих друзей?!

Эмма медленно обернулась и уставилась на меня горящими карими глазами. Похоже, она оценивала обстановку. Наконец, она набрала воздуха в легкие, словно решив выложить мне все начистоту, но вместо этого произнесла:

— Не понимаю, о чем ты! Но я спрошу у предков. Может, дело в жаре и в противных жуках! Теперь чародеям нелегко приходится.

Тут я не на шутку рассердился:

— Эмма, что тебе известно?

— «А я знаю, Искупитель мой жив», — вызывающе посмотрела она на меня.

Она процитировала строчку из псалма, который пели в церкви, когда я был маленький и кидался шариками из жеваной бумаги, чтобы не задремать.

— Эмма, перестань!

— «И мысль о том меня всегда утешит», — добавила она, погладив меня по спине.

— Эмма, прошу тебя!

Она продолжала распевать псалом, как безумная. Обычно люди ведут себя подобным образом, когда знают, что беды не избежать. Они считают, что другие ни о чем догадаются, а зря.

— «Он жив, смертию смерть поправ, Он жив, мой Царь и Бог…» — заливалась Эмма, выталкивая меня из комнаты. — Пора садиться за стол, а то бабушки проберутся на кухню и спалят дом! — провозгласила она, стремительно удаляясь от меня по коридору. — А ну-ка, побыстрее, а то еда остынет!

Наверное, скорее «Царь и Бог» ответит мне на мой вопрос… но уж точно не Эмма.

Вздохнув, я побрел за ней. Гости уже были здесь: Лена и Мэкон переговаривались в одном углу комнаты, а в другом Мэриан что-то обсуждала с тетей Кэролайн. Эмма громогласно раздавала приказы из кухни, где покоилась запеченная индейка. Бабушка Грейс, шаркая ногами и махая носовым платком, двинулась к стулу.

— Не заставляйте прекрасную птицу ждать, — приговаривала она. — Она умерла достойнейшей смертью, и мы должны оказать ей последние почести!

— Да ей же всадили в зад порцию картечи! — возмутилась бабушка Мерси и, оттолкнув сестру, уселась поближе к блюду с печеньем.

— Мерси Линн, только не начинай! Твое вегетарианство — первый шаг на пути к тому, чтобы стать падшей женщиной, которая не носит трусиков и не ходит на проповедь!