Азовское сидение - Андрей Венков

«Доблестное дело казаков произвело в армии радость неописанную; во всех полках служили благодарственный молебен с пушечною пальбою».

Но, как пишет Н. Устрялов, «в минуты всеобщего веселия Царь был огорчен неожиданною изменою, которая имела пагубные следствия». В тот же день 14 июля, после полудня, в Азов сбежал некий голландец Яков Янсен (А. С. Пушкин писал, что он бежал, «ночью заколотя пушки»). Петр принял его на русскую службу в Архангельске, перекрестил в православие, приблизил к себе; «проводил с ним дни и ночи, не скрывая от него своих намерений». Гордон в своем дневнике называл его «немецким моряком», Голиков — выписанным инженером, который управлял артиллерией, а Феофан Прокопович — капитаном Преображенского полка. Теперь он поделился с азовцами всем, что знал, а знал он много. В частности, он указал слабейшее место русской позиции — незаконченные траншеи между лагерями Гордона и Лефорта, не прикрытые редутами.

На проверку турки послали одного из охреян, казака из аграханских старообрядцев. Гордон в своем дневнике окрестил их так: «Охреяне, которые не только схизматики греческой церкви, но дезертиры и мятежники». Конопляным полем он подкрался к стыку позиций Гордона и Лефорта, где были еще неготовые траншеи. На оклик часового отозвался, что — казак, и, высмотрев, сколько было надо, вернулся в крепость.

В знойный полдень русские, намолившись и настрелявшись, легли по обычаю спать. Этому обычаю они «не изменяли ни дома, ни в стане военном». В это время турки на них и напали.

Часть стрельцов так и не успела проснуться, а часть бросилась спасаться к 16-пушечной батарее. Здесь со своим полком стоял сын старого Гордона Яков, который трижды отбил турецкие наскоки, но был всеми оставлен, изранен и едва избежал плена.

Старший Гордон с отрядом солдат бросился на помощь, остановил бегущих стрельцов и отогнал турок до крепостного рва. Некоторые солдаты даже в ров спрыгнули. Но тут к туркам вышло подкрепление, сам паша его вывел, и янычары, внезапно обернувшись, яростно набросились на преследователей. Русские толпой побежали обратно, за траншеи и даже за редут.

Гордон рассказывает в своем дневнике, что «стрельцы и солдаты рассеялись по полю в паническом страхе, какого я в жизнь свою не видывал. Тщетны были все мои увещания; я не отходил от редута, чтобы привлечь войско; но напрасно. Турки между тем были все ближе и ближе, и едва не захватили меня в плен, от которого я спасся помощью сына и одного рядового». Редут оставили туркам. В траншеях Гордон смог остановить солдат, но не мог уговорить их, и даже полковников, отбить редут и вернуть потерянные орудия. Гордон даже кричал, что «храбрые казаки заняли город с речной стороны», но это не действовало, пока не подоспели потешные полки.

С потешными Гордон атаковал турок в редуте и через три часа боя прогнал их в крепость.

Турки увезли с собой 7 полевых орудий и успели загвоздить все осадные, перепортив им еще и лафеты.

В этом бою русские потеряли убитыми 1 полковника, 2 капитанов, 4 поручиков, 5 прапорщиков и до 400 солдат и стрельцов; ранеными 3 полковников, 1 подполковника, 20 офицеров и до 600 рядовых. Турки, по мнению Гордона, потеряли от 500 до 600 убитыми. Царь был очень недоволен стрелецкими полковниками «и объявил им строгий выговор».

Брикнер указывает: «В происходящих затем стычках с неприятелем турки всегда оказывались сильнее и опытнее».

В походном журнале этот день отмечен коротко: «В 14 день. Каланчю приступом взяли; полковник Александр Шарф был. В тот же день была вылазка на генерала Гордона с полдень».

Что интересно, сам Гордон в своих дневниках описывал случай сорокалетней давности, как под Ригой 2 октября 1656 года осажденные шведы «около полудня, когда русские после обеда обычно ложатся спать», напали на русский лагерь и отбили 18 знамен, которые вывесили у себя на крепостных стенах «с великой гордостью». Теперь нечто похожее сотворили турки. Видимо, русская привычка к послеобеденному сну была необорима.

«Войско пришло в уныние, — пишет Н. Устрялов. — Казаки новой доблестью не замедлили ободрить его: из орудий, найденных в занятой ими каланче, они открыли такой жестокий огонь по другой крепости на противоположном берегу, что начальствовавший в ней ага, видя разрушение стен и опасаясь приступа, покинул ее ночью и ушел со всем гарнизоном, оставив русским 21 пушку».

В официальной сводке, опубликованной впоследствии в «Вивлиофике», сказано, что «в ночи был бой пушечный и огненных ядер метание».

Сам Петр в одном письме приводит детали: «… И посылали на другую каланчу говорить, чтобы они сдались, но они в том отказали. Однако же во вчерашнюю ночь оную покинули, и мню, что покинули ее того ради, что уже некоторая часть ее разбита была из наших пушек и бомб бросанных; для которого взятья зело великая радость была здесь, и благодаря Бога, стреляли во всех полках; и теперь зело свободны стали, и разъезд со всякими живностями в обозы наши, и будары с запасами воинскими съестными с реки Койсы сюды пришли, которые преж сего в обоз зело с великою провожены были трудностию от Татар сухим путем. И слава Богу, по взятии оных, яко врата к Азову счастия отворились».

Действительно, теперь грузы могли идти прямо с Воронежа — под азовскую стену в районе казачьего лагеря. И в походном журнале отмечено: «В 17 день. Из Койсы будары все под Каланчи пришли».

А. С. Пушкин, влюбленный в деяния Петра Великого, написал, что 1-ю каланчу взяли новые солдаты, «вступив в воду по плечи», а 2-ю каланчу, где был 6-тысячный гарнизон отборного войска, турки сами бросили и оставили русским 21 пушку. Об участии казаков в боях за эти башни поэт в своей истории Петра Первого вообще не упоминает. Как 6 тысяч отборного войска могли уместиться в каланче, — загадка. Но Александр Сергеевич в армии не служил…

18 июля, согласно журналу, «был бой с конницею».

Тогда же, 18 июля, состоялся военный совет, на котором Гордон предложил: а) продвинуть левый фланг (позиции Лефорта) до самой реки, чтоб пресечь татарам, разгуливающим в степи и нападающим на транспорты, сообщение с Азовом; б) построить на высоком правом берегу Дона напротив Азова шанец, откуда стали бы видны улицы и дома города (стреляй тогда на выбор); в) укрепить каланчи. Совет одобрил лишь второе предложение, а два остальных отложил «на потом». Раздосадованный Гордон записал в дневнике: «Все идет так беспорядочно и небрежно, как будто мы не делаем ничего серьезного».

Тем не менее с 18 числа стали наводить мост через Дон, а 19-го, согласно журналу, «только подъезжала орда под Каланчи к нашим переправам».

Ближний стольник Яков Федорович Долгорукий в ночь на 21 июля переправился с двумя солдатскими полками на Каланчинский остров и там в садах стал окапываться. Татары и турки пытались помешать, тоже стали переправляться, но Гордон с тысячью солдат вышел к месту их переправы. Навел панику и тем поддержал Долгорукого.

За три дня русские закончили наплавной мост через Дон и оборудовали на Каланчинском острове земляное укрепление, где засели 400 солдат и 200 казаков.