Демоны Дома Огня - Александра Груздева

Ашер сделал глоток, хотя напиток даже по виду не походил на эспрессо. По опыту знал, что двойной эспрессо будет в два раза хуже. В утренний час в кофейне – ни одного человека. Немыслимое дело по итальянским меркам. Где-нибудь в Неаполе к барной стойке было бы не протолкнуться, на столах громоздились бы пустые чашки в густых кофейных подтеках, кто-нибудь вслух читал газету, а остальные громко возмущались пропечатанным враньем.

Но Ашер пришел сюда не за кофе, ему нужны были окна, выходящие на улицу, где оставляли на ночь автомобили жители ближайших домов с крохотными дворами-колодцами, в которых развернется смарт, но с трудом втиснется мини-вэн или полновесный внедорожник.

Он достал сигару и так глянул на подскочившую к столику девушку, что она тут же отпрянула, даже не напомнив ему, что у них не курят. Плохой кофе, да еще и покурить нельзя – слишком много разочарований для одного утра. Через рубашку ладонью он дотронулся до кольца на цепочке. Его извечная проблема, его постоянная боль.

Он уже все знал о человеке, которого ждал, на которого хотел посмотреть прежде, чем они встретятся, ведь их встреча будет первой и последней. Его помощники уже разыскали всех четверых парней, о которых говорила Ада. Она не называла имен, но выяснить их не составило труда, как и род занятий, и место жительства, анкетные данные. Их подали ему вчера к завтраку в петербургской квартире. К вечеру был готов подробный дневной маршрут и фотографии. А ведь только позавчера он вылетел из Флоренции.

Он помнил, как терял способность видеть истину, – все равно, что становиться меньше ростом, превращаясь в коротышку, а то и вовсе в карлика. Сначала ты перестаешь смотреть на ситуацию сверху, ты не понимаешь глубинных причин и не предвидишь далеко идущих последствий. Потом перестаешь различать в людях душу, замечаешь лишь их смертную оболочку. Ты уже ничего не можешь сказать об истине, тебе остается лишь удивляться тому, что происходит.

Но иногда случались прозрения. Бывало, он просыпался с готовым планом или понимал, что должен действовать так, а не иначе.

Без стен Дома Гильяно он стареет, становится сентиментальным. В XXI веке все меньше дел для его ножа, может, зря он не захотел с ним расстаться? Теперь ведь, случись столкновение с законом, за него не вступятся адвокаты Гильяно. У него есть своя армия прикормленных правозащитников, но они кажутся школьниками по сравнению с «волкодавами» Дома Гильяно. Он стал осторожен: еще не крадется, как трусливый вор под покровом ночи, но все к тому идет. Ашер потушил сигару в чашке с недопитым кофе.

Дмитрий Величко вышел из-под арки, направляя брелок в улыбающиеся солнцем стекла машины. Автомобиль приветственно квакнул. Ашер сосредоточился. Нелегко было почувствовать что-то, да и мешало стекло. Но он напрягся. У него должно получиться. Музыка… Он услышал музыку. Этот человек сменил клавиши рояля на клавиатуру компьютера. Потому что так было проще, потому что этого требовала современность. Ведь после того случая музыка перестала с легкостью приходить к нему. Стоило ему сесть к роялю, как он слышал легкие шаги по паркету у себя за спиной. Он переставал играть, замирал, уставившись на клавиши, отныне мертвые, как зубы доисторического животного. И боялся оторвать взгляд от понятного и такого простого контраста черного и белого, потому что казалось: взгляни он в полированную крышку рояля – увидит в ней ее отражение, увидит ее танец, порывистый, как пламя свечи.

– Разве нам не надо репетировать? – спросил он Аду, когда узнал, что на ближайшем концерте в честь меценатов детского дома-интерната им предстоит выступать вместе.

– Ты играй, а я буду импровизировать. Только дай мне один раз послушать, – ответила она.

В зале сгущался полумрак. Вахтер уже дернул волшебный рубильник, и свет включить не было никакой возможности. Нотных тетрадей не разглядеть. Оставалась слабая надежда на фонари под окнами, но их пока, по высочайшей прихоти, не зажгли. И Димка сел за рояль, потер руки, разогревая пальцы, и заиграл свое, то, что он знал до последней ноты на ощупь.

Изумленный, обычно широко распахнутый рот рояля был прикрыт. Ада облокотилась на крышку. Распустила волосы, днем собранные в строгую косу. Волнистая прядь незаметно соскользнула с плеча и свесилась до самых клавиш. Димка, пробегая пальцами рядом с ней, слегка касался пряди, будто гладил.

Он считал всех детдомовских недоразвитыми. Но про Аду так думать не мог. Он сам слышал, что про нее говорили: «Талантливая девочка. Если хоть кому-то было бы не все равно, могла бы и балериной стать».

– Чье это? – после долгой паузы нарушила она тишину. Димка давно перестал играть, но разрушать атмосферу не хотелось, ей, видимо, тоже.

– Мое, – ответил он просто. Для него было важно, что она скажет.

– Это музыка расставания, – тихо проговорила она. Встала на цыпочки и закружилась в такт, по памяти восстанавливая мелодию. Димка подхватил. Он слышал шуршание шагов и скрип паркета, чувствовал ветер и вихрь и представлял, как за ней летят ее распущенные светлые волосы.

Дмитрий не был плохим человеком, он сам до сих пор не понял, как все произошло. Он бы попросил прощения, но родители приказали строго-настрого держаться от этой девчонки подальше. Ее некому защитить, а у него есть семья и есть будущее, он должен думать о себе. «В конце концов, никто ведь не умер», – справедливо заметил отец. Дмитрий успокоился, инцидент замяли, а потом это событие и вовсе ушло из его памяти, как случайная складка на простыне подворачивается под край раскаленного утюга, а потом усердно разглаживается, но излом… легкий излом остается.

Ашер, не глядя, достал из портмоне первую попавшуюся купюру, положил на стол. Поднялся. Сегодня Величко не умрет – парень пока еще не осознал, что жив. Та самая девчонка, которая хотела предупредить Ашера о том, что в их кофейне не курят, проворно цапнула со стола сотню евро.

Чтобы не стоять в утренних пробках, Ашер спустился в метро. Его не беспокоила людская толпа, что атаковала вагоны в этот час, так же как и сотни рук, что, как утопающие, хватались за поручни. Вокруг Ашера всегда образовывалось свободное пространство даже в самой плотной человеческой массе. Люди инстинктивно опасались приближаться к нему, особенно сейчас, когда он был настроен на убийство.

Давно он не чувствовал такого подъема. Жажда крови вступала в свои права. Трудно подавлять свое призвание убийцы в угоду цивилизации. Особенно сложно было справиться с собой в первый год. Ашер чувствовал себя львом в клетке, которого посадили на вегетарианскую диету. Он метался, грыз пальцы, чтобы ощутить вкус крови. Всюду принюхивался, как ненормальный, рассчитывая учуять сладкий до тошноты запах.

Ему необходимо было убивать, чтобы осознавать себя тем, кем он был. Хотя для Гильяно убийство уже потеряло истинную цену: не осталось больше демонов, которых они кормили бы кровью. Но Дому кровь все еще была нужна для Сада, ведь в нем среди обычных роз цвели души тех, кто умер в Доме и через какое-то время должен был снова родиться. Ашер больше не был связан с Домом и Садом, значит, принесенные им жертвы не шли в кровавый семейный зачет.