Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, – сказал я. – Должно помочь. Извините за цвет. И за рыцарство…
Мы с Бесси молча сидели и пили, а когда она допила эту свою последнюю банку пива и когда смяла ее пяткой и отбросила ногой на несколько футов от нас – вернулась к своему потоку мыслей:
– С другой стороны, Чарли, что мне делать? То есть человек же не перестает быть женщиной просто потому, что у нее двое детей, верно?
– Мне о том неведомо…
– Следует ли ей перестать быть женщиной лишь оттого, что она уже столько раз ею была?
– Не могу вообразить…
– Так вот, отнюдь, Чарли. И ей не следует. Вы уж мне в этом поверьте. И потому, отвечая на ваш вопрос… да. Иными словами, мне интересны ваши мысли о любви, но лишь до той степени, до какой вам по-прежнему может быть интересно узнать мои.
– В этом я не менее заинтересован, – сказал я.
– Правда?
– Да.
– И даже теперь?
– Да.
– Приятно это слышать, – сказала она. – Тогда мне тоже.
Бесси протянула мне руку, и я ее взял. Она была изящна и очень легка, а кожа – холодна. Бесси по-прежнему дрожала под саронгом.
– Поздно, – сказала она.
– И очень холодно, – сказал я.
– Пойдемте, – предложила она.
– Если настаиваете, – согласился я.
Ее холодная рука по-прежнему в моей, мы вдвоем пробрались по опустевшей лагерной стоянке, мимо погашенного костра обратно на гравийную парковку, где под мигающим уличным фонарем ее грузовик остался один.
* * *
{…}
Великие любовники всего мира отличаются от прочих тем, что у них есть способность видеть эротизм во всем, что они делают. В беседе за ужином. В случайной встрече. В обмене взглядами украдкой. В случайном касании бедром бедра на тесном сиденье. Каждое такое происшествие есть не просто повседневное проявление существованья, а скорее акт самого по себе желанья – первый шаг к прекрасному деянью любви. Великий любовник признает, что сама жизнь есть прелюдия, каковая приближает нас к предельному оргазму вечности. И потому каждодневные изобилья жизни приобретают свою чувственную весомость, лишь когда мы признаем в них то, что они на самом деле есть. И когда сие освоено, можно выучить и больший урок: урок нахождения эротической сути в банальнейших из всех деяний. Нежданное касанье продавщицы, опускающей сдачу в вашу раскрытую ладонь. Приобретенье сырого мяса у мясника в бакалейном магазине. Обмен стеклянными бутылками с молочником. Взгляд украдкой на оголившуюся кожу, замеченный тем, кто ее оголил. Такие мгновенья иногда вознаграждаются сексом, но для великого любовника они сами себе награда. И потому смех близкого друга есть не менее функция прелюдии, нежели пресовокупленье двух жаждущих тел. Ибо ровно так же, как любовь есть вода жизни, так и жизнь есть вода любви. Не высказанная мысль. Проговоренное слово. Воображенное высказыванье. Игра-крестословица. Как жить так, чтобы эти знакомые пустяки обрели тот жгучий элемент эротизма, что присущ всему? Откройте эту тайну – и вы тоже вступите в ряды великих любовников!
Для преподавателей общинного колледжа это правда вдвойне. Ибо в царстве высшего образования эротизм присутствует – и присутствовал всегда – во всем. Применимо это и к заседанию комиссии, где голоса сочатся чувственностью. Применимо и к брифингу по аккредитации с хорошей явкой. И к фокус-группе по обсуждению образовательной политики. Эротизм заложен в прихотливых фантазиях о начальнице по другую сторону стола – ее начальственные слова так же бесплодны и холодны, как жарки и предметны ваши мысли о ней. И, разумеется, эротизм – сам акт обучения. Может ли что-либо сравниться с возбужденьем первого дня занятий в вашем первом классе, с первым касанием возлюбленного, первым взглядом, брошенным на наготу нового партнера? Не секрет, что эротизм предпочитает все первое. Однако следует ли и опытному профессору меньше трепетать от возбуждений жизни, нежели новичку, переживающему их впервые? Есть ли что-то эротичнее безудержных посулов юношеской безнравственности и нетронутой плоти? Да! И это – сдержанные посулы зрелой плоти и воспоминаний о юности! Те, кто выучил эти уроки, стали великими любовниками мира; они суть великие мировые преподаватели и величайшие испытатели жизни. А это все проникновенно и чревато, и это есть урок, выучить который нелегко. Поскольку прискорбнейшая ошибка, какую мы можем совершить, – считать нашу жизнь всего лишь самим половым актом, а не дрожащим предвкушеньем, что сообщает акту любви его величайшее значение.
{…}
* * *
Вернувшись в грузовик, Бесси завела двигатель и включила обогреватель на полную мощность. Поначалу воздух дунул холодом, затем стал жарче, и пока мы ехали по пустому шоссе, ветровое стекло изнутри запотело. Ночь снаружи, сразу за лучами фар грузовика, была черна и бесконечна. Словно глубочайшие глубины воды. Или вид нескончаемой вселенной.
– Мне нужно сделать одну остановку, – сказала она. – Займет всего минуту.
Бесси съехала с главной дороги, свернула влево, потом вправо и затем заехала на гравийную дорогу, ведшую к грунтовке, что, в свою очередь, вывела на подъездную дорожку, где на блоках стоял старый грузовик. В грязи валялись два перевернутых детских велосипеда.
– Я сразу же вернусь, – сказала она.
В ветровое стекло я наблюдал, как Бесси открыла сетчатую дверь дома, тихонько, после чего вошла внутрь. В одной комнате мелькнул тусклый свет, и с одного края ее до другого прошел силуэт.
Сидя в мертвой тишине, я слышал, как у меня в мочевом пузыре шипит и булькает влага. Ясно, что я пренебрег вспомнить что-то весьма элементарное с тех самых пор, как приехал в студию Марши в Предместье. А теперь было уже слишком поздно. Та конкретная река, как и многие другие, обогнала меня. И если я чему-то и учился – у того времени, какое пробыл в Коровьем Мыке, у множества поездок между сушью и зеленью и снова обратно, – то лишь тому, что вода течет, куда хочет течь; сколько ни строй плотину, какую дамбу ни измысливай, вода будет течь в своем собственном темпе и когда захочет, покуда не достигнет своего предназначенья. Подержись лишь чуточку еще, сказал я себе. Уже очень поздно, а эта долгая ночь почти закончилась.
В доме свет погас снова, и несколько мгновений спустя Бесси вновь вышла наружу и забралась в кабину грузовика.
– Все хорошо, – сказала она, мягко прикрывая дверцу. – Они спят.
– Рад это слышать, – сказал я.
Бесси сдала задним ходом с подъездной дорожки и снова выехала на грунтовку. Проехала по ней несколько сот ярдов, затем свернула на гравийную дорогу, ведшую обратно на шоссе. Но тут, не успели мы выбраться в спокойствие гладкого асфальта, она свернула на росчисть и остановилась, а в лучах фар перед нами плыла пыль. Оставив мотор работать вхолостую, она посмотрела на меня.
– Чарли, – сказала она.
– Да?