Тайны парижских манекенщиц - Фредди

– Представьте, однажды во время поездки в Швейцарию я сказал мадам Броссен де Мере[265]: «Хочется, чтобы вы смогли сделать ткань, похожую на крыши!» (Черепичные крыши с фестонами Сен-Галлена.) Через три месяца мне принесли очаровательное органди, в котором виделись те крыши, которые так мне нравились».

Приятно констатировать, что сотрудничество профессий доходит в искусстве до таких тонкостей.

Это может быть каприз, но каприз оправданный. Кстати, забота о хорошем вкусе, качестве сдерживает экстравагантность, свойственную модельеру. Свидетельством тому может быть высказывание одного из них: «Мои платья можно заметить у “Максима”, но их не заметишь в метро». Не каприз, а скорее желание обнажить душу, добиться простоты, неотделимой от завершенности и удачи, и восхищает ценителей.

Я знаю, существуют вычурные платья, их невозможно носить. В коллекции таких ударных моделей несколько, чтобы преувеличением подчеркнуть новую линию, привлечь внимание публики, если надо, рассказать анекдот, чтобы дать журналистам материал для статьи, а фотографам – тему для съемок. Это некий эквивалент шедевра, внешне красивый, но бесполезный. Просто свидетельство таланта. Я видела вечерние платья, украшенные сверху донизу ракушками, они весили пятнадцать килограммов. А модель Диора «Америка», на которую ушло триста метров белого и розового тюля! Примеров много.

Роскошь роскошью, но бывают и нарочито броские решения. Как, к примеру, вечерний наряд, представленный Пьером Бальменом, кажется, весной 1951-го: брюки из красно-фиолетового вельвета, красно-фиолетовая блуза, а в руках манекенщицы белый пудель… выкрашенный в красно-фиолетовый цвет. Такие цирковые номера, вызывающие у публики «ахи!», не мешают тому, что почти все остальные модели создаются, чтобы их носили. Приходится проявлять мудрость, т. к. коммерческие требования запрещают модельеру идти только на поводу своей фантазии. Если он хочет остаться на плаву более одного сезона, то должен продавать идеи, пришедшие ему в голову. Экстаза публики мало, надо, чтобы публика покупала, поэтому творец должен учитывать вкус клиентуры. Этот вкус, развивающийся в определенном направлении, заставляет дома Х, Y, Z, даже если они работают в замкнутом мирке, следовать общей тенденции, поэтому мода создается не только модельером, но и толпой, для которой она предназначена. Если каприз слишком выходит за привычные рамки, он может стать провалом, а провал в моде зачастую опаснее театрального.

Такое бывало. Иногда мода, запущенная наудачу, оказывалась невостребованной, и бо́льшая часть коллекции оставалась на руках создателя. Неудача проделывает в кассе модельера дыру в несколько десятков миллионов франков.

Более или менее публично откровенные модельеры признаются, что их находки часто бывают делом случая: неожиданная драпировка, разорванный или поднятый по-иному рукав и т. д.

Даже неудачный разрез ножницами. Поговаривают, что мода округлых бедер была запущена модельным мастером-шутником: ему вдруг взбрело в голову перевернуть юбку, над которой работал, и прошить ее в талии! Этот случай можно назвать вдохновением. Просто-напросто. Раз есть творчество, значит, есть вдохновение, то есть талант и даже гений. Почему бы и нет? Перед тем как нарисовать будущие модели, «гении» берут несколько дней отдыха, чтобы отдалиться от ада только что законченной коллекции, от всего мира, чтобы обдумать идеи, зародившиеся в предыдущие недели или месяцы. Чаще всего они уединяются в своих сельских домах. Так поступают Жермена Леконт, Антонио де Кастилло, Карвен и Кристиан Диор, уезжавший на свою старую мельницу в Милли. Жак Фат прятался в Корбевилле, красивом замке, укрывшемся среди зарослей виноградников в самом сердце Иль-де-Франс. Очаровательное место, там он давал свои экстравагантные костюмированные балы.

Там они делают триста, пятьсот, тысячу или более набросков. Откуда приходят идеи? Они возникают сами из мирового и жизненного опыта. Карвен привозила замыслы из непрестанных путешествий (финляндские вышивки или бразильские юбки), а одиночка Кристиан Диор, любитель живописи и меломан, извлекал их из любимых партитур, давая моделям имена композиторов.

Каждый модельер возвращается в Париж с грузом зарисовок и вызывает к себе их «правую руку»: таких всегда три или четыре, как у индийских божеств. Начинаются совещания с модельными мастерами, вносятся исправления, кое-что убирается, изобретается новое, пока не остается десяток оригинальных идей, которые станут основными линиями будущей коллекции, для нее выполняется примерно двести набросков. Остальные уничтожаются.

Наброски распределяются между разными мастерскими в зависимости от их специализации. Зачастую модельер снова берет несколько дней полного отдыха, а потом на несколько недель впрягается в каторжный труд.

Когда он возвращается, полотняные выкройки, их для краткости называют «полотна», уже готовы и начинаются примерки. Он больше не покидает студии, кипящей, как настоящий паровой котел. Стрелки на круглых лицах часов могут вращаться сколько угодно, время теряет власть над этим человеком на семь или восемь недель: ему приносят холодную пищу, и работа продолжается.

У двери комнатки, где свалены ткани, выбранные месяц-два назад, стоит очередь первых мастериц в сопровождении манекенщицы, на которой надета одна из выкроек, выполненных в мастерской. При появлении своих новых «детей» хозяин испытывает энтузиазм или ощущает провал. Он царит в окружении своего штаба, модельных мастеров и рисовальщиков, готовых записывать его указания. Начинается трансформация выкройки. Каждый модельер работает по-своему: Жак Фат укутывается в ткань перед зеркалом, чтобы оценить эффект. Кристиан Диор, напротив, сидит в белой блузе, сохраняет дистанцию и, уточняя свои намерения, длинной учительской линейкой указывает на подлежащие изменению детали.

Трансформация выкройки может быть головокружительной. Я видела костюмы, от которых оставалась голая идея: он превращался в платье и наоборот. Бывает, одна удачная выкройка дает жизнь многим моделям, построенным по единому принципу: утреннее платье, вечернее платье, дневное платье. Иногда меняется не линия, а манекенщица, если выясняется, что девушка иного стиля лучше представит модель. Случается, что и сама манекенщица просит передать модель подруге по кабине.

Я сама не раз сталкивалась с такой практикой, когда находила, что Патрисия, Глория или Симона сложены лучше меня, чтобы возвысить платье, предназначенное для меня (даже с болью расставаясь с ним, я по-настоящему радовалась, если оно идеально сидело на другой). Иногда мне просто не нравилась модель или я хотела от нее избавиться.