Veritas - Рита Мональди

Конечно, в этой реконструкции возникали имена многих королей по нескольку раз, к тому же с хромающей орфографией (Бебо или Пабо? Густрам или Гунтрам? Сигисберт или Зигберт?), и все это было не до конца ясно. Однако преимущество заключалось в том, что эксперты не спорили по этому поводу, потому что это было для них просто слишком утомительно.

Тем временем появились другие, самые умные и настойчивые из ученых, которые утверждали, что Рудольф I происходил от Альберта Мудрого. Ну, хорошо, Альберт Мудрый был потомком Альберто Пьерлеони, графом Монте-Авентино и членом древней знаменитой римской семьи. Уехав из Рима в Швейцарию, Альберто Пьерлеони женился на дочери Вернера, последнего графа Габсбурга, и таким образом основал династическую линию Габсбургов-Пьерлеони. Римская семья восходила к Леоне Аницио Пьерлеони, умершему в 1111, человеку исключительно благородных кровей, поскольку он происходил от самого римского императора Флавия Аниция Лео Цельпия Олибрия.

– К сожалению, теория происхождения от Пьерлеони, которая была в моде при Леопольде I, отце Иосифа I, превратилась в нечто вроде самоубийства, – с ненавистью произнес Атто, все еще возмущенный унижением, которое ему пришлось снести от Страссольдо.

Пьерлеони, богатая и влиятельная семья, запятнали свое имя, как замечали другие эксперты, довольно скверными деяниями. Среди них были кардиналы и епископы, а также жадные торговцы и бессовестные банкиры, финансировавшие Святой Престол с дурными намерениями, чтобы обвинить его в симонии и, шантажируя, возделывать свой собственный садик. Один из Пьерлеони в 1045 году был избран папой Григорием VI, однако затем было обнаружено, что он бессовестно купил папское достоинство у своего предшественника Бенедикта IX. Дело дошло до ушей императора Фридриха, который после этого прибыл в Италию и заставил Григория VI отречься и отправиться в изгнание в Германию, где бывший папа и умер, всеми презираемый.

Еще один Пьерлеони был избран папой в 1130 году под именем Анаклета II, однако в день его избрания Папой Иннокентием II уже назначили другого кардинала, что привело к очередному тяжкому расколу, на протяжении многих столетий доставлявшему неприятности всему христианству (Анаклет был вынужден соперничать с еще пятью палами). Согласно мнению некоторых, Пьерлеони (которые, как и многие семьи в Средневековье, обладали личным войском и укрепленными замками в городе и регулярно вели войны с враждебными семьями) кроме всего прочего были иудейского происхождения: их прародитель, некий Барух, был обращенным в христианство иудеем, а известная легенда, согласно которой некоторые папы были тайными иудеями, берет свои истоки в истории Пьерлеони. Однако к иудеям император Леопольд I испытывал все что угодно, только не симпатию, он даже загнал их в Вене в гетто на другом берегу Дуная, на Леопольдинзель, как раз туда, где во время осады 1683 года турки разбили лагерь.

– Короче говоря, – заключил Атто, смеясь и беря меня под руку, – славная римская семья, к которой пытаются возвести императорскую кровь Габсбургов, состояла из пап, которые здесь, в Вене, уже очень давно многим встали поперек горла, из иудеев, которые были для императора Леопольда I бельмом на глазу, и из итальянцев, которых и так не жалуют, – ты только посмотри, как ведет себя эта гусыня Страссольдо.

Тем временем мы наткнулись на Камиллу де Росси. Клоридия отвела ее в сторону, и теперь они обе стояли, занятые взволнованным разговором, перед небольшой группой воспитанниц. Мы приблизились к группе в тот самый миг, когда моя жена отвечала на вопросы послушниц, которым всегда были интересны итальянки из далекого города папы. Камилла переводила с немецкого на итальянский и обратно.

Молодые девушки (все из лучших семей и поистине идеальных форм) спрашивали о Риме и его достопримечательностях, о папе и римском дворе и о нашем прошлом. Я несколько обеспокоенно прислушался, потому что Клоридии приходилось скрывать позорное пятно профессии, которой она, жертва неудачно сложившихся обстоятельств, занималась в юности.

– О детстве у меня сохранилось не очень много воспоминаний, – ответила она, – кроме того, моя мать была ту…

В то мгновение, когда она собиралась сказать, что ее мать была турчанкой, я почувствовал, как Атто слегка вздрогнул и его морщинистая рука сжала мой локоть. Камилла де Росси открыла глаза и резко оборвала речь Клоридии:

– Хорошо, мои дорогие, а теперь настало время заняться работой, мы и так болтали уже слишком долго.

Едва группа послушниц удалилась, Камилла взяла мою жену под руку и пояснила нам, почему столь внезапно оборвала разговор.

– Несколько лет назад кардинал Коллонич в церкви Святой Урсулы на Иоганнесгассе, что неподалеку отсюда, крестил молодую рабыню-турчанку, принадлежавшую капитану, испанцу Джироламо Джиудичи, а затем передал ее в пансион при Химмельпфорте. Монахини, которые были все исключительно из благородных семей, тут же запротестовали, поскольку опасались, что Химмельпфорте может утратить свое доброе имя. Джиудичи настаивал на своем решении, спор дошел до императора и консистории. Те признали правоту монахинь: молодой турчанке отказали.

Бедняга вообще-то очень боялась оказаться запертой в монастыре, продолжала Камилла. Поскольку она опасалась, что рано или поздно Джиудичи найдет того, кто ее приютит, однажды ночью она бежала. Несмотря на долгие поиски, никому не удалось узнать, куда она бежала или же с кем.

– Теперь вы понимаете, друзья, – заключила Камилла, – что некоторые темы здесь обсуждать нельзя.

Коллонич. Это имя показалось мне знакомым. Где же я его слышал? Но ответа на свой вопрос я не знал. Одно было ясно: если кто-нибудь в Химмельпфорте узнает, что Клоридия была дочерью рабыни-турчанки, мы, скорее всего, будем вынуждены немедленно покинуть этот дом.

Четверть часа спустя мы с Атто и Доменико стояли в соборе Святого Стефана. Клоридия тем временем отправилась во дворец Евгения.

Во время мессы в соборе царила совершенно иная атмосфера, нежели в церкви Святой Агнес. Кроме того, я должен сказать, что среди недели на вечерне можно было встретить только кучку пожилых дам и парочку нищих, а воскресные дневные мессы были столь многолюдны, что приходилось бегать от церкви к церкви, чтобы вообще найти место.

На соборной площади, сверкавшей от свежевыпавшего снега, стоял один из тех монахов-попрошаек, которых можно ежедневно видеть перед венскими церквями: одетый в светло-синюю сутану, опоясанный ремешком, он протягивал всем входящим в церковь кружку для подаяний, шумно тряся ее при этом. Как раз в тот момент, когда мы приблизились, он вскочил, словно одержимый, и крикнул в толпу:

– Идите на благословение! Идите на благословение1 – Аббат Мелани и Доменико были немало напуганы этим. Молитва с четками в девять часов как раз закончилась, и теперь священник благословлял всех. Толпа людей поспешно устремилась в собор, многие даже споткнулись и упали в снег, нас тоже потянуло потоком в собор. Тем немногим, кому не удалось войти, нищий кричал вслед свои проклятия.

– Здесь, в Вене, воскресенья поистине благословенны, – заметил Атто, когда мы оказались в соборе. Он отряхнул снег с ботинок, в то время как его племянник поправлял сбившуюся в толпе шляпу и накидку.