Тебе, с любовью... - Бриджит Кеммерер

– Хочешь, мы не будем этого делать? – бросает на меня взгляд мистер Жерарди.

– Нет. Мы уже слишком далеко зашли.

Мы переводим кадры на фотобумагу и опускаем ее в подготовленные кюветы с раствором. Сердце спотыкается в груди, и я едва не забываю дышать.

– Знаешь, – заговаривает учитель, – есть люди, которые, возможно, считают, что для работы твоей мамы не нужно обладать особой храбростью.

– Например? – вскидываю я на него раздраженный взгляд.

– Например, солдаты, участвующие в этих войнах.

Ах вот он о ком!

Я щипцами погружаю бумагу в раствор. Начинает проявляться изображение. Знаю, что спешить нельзя, но как же хочется…

– Я ни в коем случае не умаляю значение работы твоей мамы. Ничуть. Она очень важна. И ее фотографии изумительны.

Так и есть. Маму трудно сравнивать с кем-то другим. Разница всегда будет существенной. Как между ней и папой. Как между цветной фотографией и черно-белой. Яркое многоцветье против серых оттенков.

Потому мне так сложно сейчас. На бумаге проявляются линии, но полную картинку не различить. Горло сжимается. Это были последние снимки мамы. Может быть, последние мгновения ее жизни. Я сейчас обладаю возможностью видеть ее глазами. Перевожу взгляд на мистера Жерарди.

– Можно… можно мне закончить самой?

Он колеблется, глядя на кюветы с растворами. Ему нельзя оставлять меня с реактивами, но когда-то я была лучшей ученицей с особыми привилегиями. Вспоминается его драгоценная «лейка». Может, ничего не изменилось?

– Пожалуйста, – прошу я.

Учитель вздыхает.

– Хорошо. Схожу в учительскую за чашечкой кофе. – Он медлит. – Уверена, что хочешь остаться одна?

Кивнув, я протираю глаза. Изображение становится отчетливей. Видны растрепанные волосы, согнутая рука. Мистер Жерарди выскальзывает за дверь. Щелкает замок. Я одна. Меня обволакивает тишина. Глаза наполняются слезами, и я смаргиваю их. Изображение полностью проявилось. Приходится снова проморгаться. С фотографии улыбается мама – ее глаза блестят, волосы растрепаны и взлохмачены. Она обнажена. Лежит в постели. Одна грудь прикрыта рукой, а другая бесстыдно оголена. У меня спирает дыхание.

Проявляется снимок и в другой кювете. На нем опять мама, все еще обнаженная. Она смеется, протягивая руку к камере. Следующая фотография. Переплетение рук. Размытая шея, темные волосы. Абрис скул. Мои щеки холодят слезы.

Следующая кювета. Мама со смехом борется с кем-то. Мускулистая рука, обхватив ее за шею, пытается притянуть к объективу, чтобы сфотографировать. Старомодное селфи, сделанное камерой, а не мобильным. Лицо мужчины обрезано, но мой взгляд притягивает мужская рука. У папы нет таких мускулов.

Следующая кювета. На автоснимке запечатлены они оба. Я сжимаю его в пальцах, не обращая внимания на то, что по рукам течет раствор. Это Иэн. Мамин редактор. Он прижимает ее к своей обнаженной груди. Она отвернулась, уткнувшись лицом в его шею. Я думаю о папе, живущем все эти месяцы как в тумане. Она изменяла ему. Изменяла!

Я поднимаю камеру и со всей силы швыряю в дверь. Стекло с пластиком осыпаются осколками на пол.

Как она могла?

Ее сумка лежит рядом со мной, аромат лосьона для рук смешивается с запахом химикатов.

Как она могла так с ним поступить?

Я хватаю лосьон и бросаю вслед за камерой. Из груди рвутся рыдания. Ненавижу ее. Ненавижу! Беру упаковку салфеток, прижимаю к глазам и тоже выкидываю. Ненавижу ее!

Выдергиваю из кармана сумки посадочный талон, желая измять его и разодрать на куски. В кожу впиваются загнувшиеся углы. Мне хочется изрезать себя ими с ног до головы, словно это поможет унять раздирающую меня боль.

Она изменяла папе. Я чувствую себя так, будто она изменяла и мне. Ее любовь должна была предназначаться нам. А не кому-то другому.

– Как она могла? – шепчу я.

Я стою, закрыв лицо ладонями, и рыдаю. Мистер Жерарди так и найдет меня – поливающую слезами посадочный талон.

Эта мысль резко возвращает меня в настоящее. Пол усыпан кусками пластика и осколками стекла, посверкивающими в свете красных ламп. Все залито растворами. Мистер Жерарди придет в ужас. Я разглаживаю посадочный талон, словно тем самым могу вернуть все на свои места. Талон намок, но в самой его середине крупными буквами и цифрами проставлена дата: 22 мая. Что? Я не могу ошибаться. Буквы и цифры отчетливо видны: 22 мая. Я несколько раз моргаю, будто слезы каким-то образом исказили число 25, превратив его в 22.

У меня сбивается дыхание.

Я снова разглаживаю талон, положив его на край стола. Должно быть, это ошибка. Наверное, это другой талон. На пересадочный рейс.

Но это не так. У меня в руках посадочный талон на прямой рейс домой. Она прилетела тремя днями раньше. За три дня до того, как погибла. В голове раздается голос Брэндона: «Авария произошла недалеко от аэропорта, но не по пути сюда». Мама вернулась раньше, как я и просила ее. Она вернулась на три дня раньше. Но не для того, чтобы побыть с нами.

От: Элейн Хиллард

Кому: Деклан Мерфи

Дата: среда, 9 октября, 15:11:53

Тема: Непокоренный

Я читаю имейл, кося траву, потому что если остановлюсь, то мне влетит от Болвандеса. После переписки с Джульеттой письмо учительницы вгоняет меня в депрессию. Хорошенькое начало дня – встреча с учительницей литературы в полседьмого утра. Я запихиваю мобильный в карман и просовываю руку в перчатку.

Уже в который раз за сегодняшний день я жалею, что не могу повернуть время вспять. Не могу снова оказаться в столовой и во всем признаться Джульетте. Не могу обнять ее и прошептать на ухо правду.

Вместо этого я торчу на кладбище, сомневаясь, заговорит ли она вообще когда-нибудь со мной. Сомневаясь, смогу ли теперь ночевать дома.

Рэв сказал, что Джефф с Кристин позволят мне пожить у них несколько дней. Но теперь меня туда ноги не несут, после их слов о том, что мы с мамой и Аланом должны сесть втроем и обо всем переговорить.

Я извинился. Извинился перед мамой, а она промолчала. Грудь сдавливает невидимыми тисками.

Небо затянуто облаками, слегка моросит, но я не против текущих под рубашку капель. Дождь разогнал людей, отчего мне легче выполнять свою работу. Играющая в наушниках громкая музыка оглушает не меньше работающей газонокосилки.

Я краем глаза улавливаю движение справа и отрываю взгляд от однообразия травы и бетона. Через кладбище бежит девушка. Джульетта. Меня охватывает паника.