Книга вторая По сложной прямой - Харитон Байконурович Мамбурин

и телекинетика, а также под светом Палатенца, быстро, решительно и без задержек. Куда быстрее, чем гнались за нами.

Тем временем сама майор, чувствуя нехорошее, сломала камеру, в которой ждала результата прений между комитетчиками, а затем пошла прямо в комнату местных безопасников, откуда в режиме онлайн-трансляции и включилась в идущие переговоры, внеся тем самым, решающую лепту отборным военным матом. Это послужило как пинок старому телевизору, от чего тот внезапно заработал, только в масштабах огромного бардака. А там уже выскочили и Изотовы, и какая-то боевая группа неосапов… Точнее, наоборот. Не суть.

Всё самое «вкусное» случилось после того, как Окалина меня послала, а я, собственно, пошёл.

— Витя, ты же нормально соображал, да? — тихим и проникновенным голосом спросила меня Ржа, от чего у меня по спине пошли мурашки, — Как я могла оценить уровень твоих травм, а? Ты же, *лять, облако. Ты что, не мог отрастить какой-нибудь конец, сучонок, а потом помахать им — мол, не могу никуда идти, меня подбили и всё такое?

Я хрюкнул, пытаясь отпустить губами сигарету, но тут же чуть не проглотил её от раздавшегося завывания. Его издавала, между прочим, куратор дел моих скорбных, Молоко Нина свет Валерьевна.

— Гад! — вскричала женщина почти плачущим голосом, — Ты знаешь, что мне от тебя наверх принесли?! Знаешь кого?!

— Что? — недопонял я, озирая себя, — Нормально же все?

Ну да, похудел. Даже сильно похудел.

— Я, вообще-то, не помню ничего!

— Да если бы она!! — затыкала толстым пальчиком в сторону Окалины Нина Валерьевна, — Если бы она не сдёрнула Ахмабезову! Если бы не утащила её вниз! Тебя бы уже не было, дурень! Самоубийца проклятый!!

Ученая вылетела из палаты, хлопнув дверью так, что зашаталась люстра, а майор почти ровным тоном рассказала о том, что было дальше. Как только я изобразил белого дракона, атакующего стакомские говны, она сразу же начала собирать отряд вдогонку из тех, кто уже был в наличии. Одного из лучших советских целителей, Наталью Константиновну Ахмабезову, приехавшую на всю эту движуху в пожарной части, Окалина, повинуясь каким-то своим инстинктам, взяла с собой вниз, в подземелье. Где они, спустя восемь часов, после того как к поисковикам присоединилось еще целых одиннадцать групп ищущих, и обнаружили тихо подвывающего в углу Никиту Павловича и валяющегося рядом с ним меня. Точнее то, что от меня осталось.

— Полюбуйся…, — мне на грудь, вместе с очередной сигаретой, упал снимок. На нем был обтянутый кожей скелет, в котором я узнал себя только по торчащим черным волосам. На груди у скелета были две полные женские ладошки целительницы Ахмабезовой, уже знакомой мне женщины, обожающей быструю езду и конкретику. Слегка восточное и очень орущее лицо целительницы как раз смотрело в камеру. Еще веселее было то, что какой-то незнакомый мне мужик сидел с рукой у моего рта и, судя по всему, поил меня своей кровью.

К горлу подступил комок. Смерив меня взглядом, злобная ученая мячиком подскочила ко мне, нагнулась, навалившись немалой грудью на мою чахоточную, а затем злобно и мстительно стукнула костяшками пальцев по лбу.

— Ты доигрался, психопат хренов, — лютовала Нина Валерьевна, — Доигрался! Если мы не можем понять, что у тебя в чердаке творится, то значит — недостаточно наблюдаем! У вас там, с Юлькой, кажется, спальня свободная была? Так вот, Виктор Изотов! Она больше не свободна! Теперь там Вероника! Вероника! Израилевна! Кладышева! Понял?!! И мне похер, как и куда вы втроем будете друг друга и чем, но ты теперь под наблюдением специалиста, мудила! Постоянным! Круглосуточным!! Все! Живи теперь с этим! Чао!!!

И вымелась за дверь, оставляя меня в полной прострации с разинутым ртом. Минут, эдак, на пять, не меньше.

Вот попал…

— …Зачем? — вопрос могучей блондинки повис в воздухе между неспешно перекатывающимися клубами дыма.

— Он хотел сунуть меня в лабораторию…, — с трудом вытолкнул из горла я, — Говорил, что в экспериментах надо мной мало раздражителей. Мол, неэффективные. Его начальство недовольно. В том числе и работой…

— …Лещенко, да? — тихо пророкотала Ржа.

— Да, — кивнул я, окончательно выметая из головы вялые обрывки мыслей о настигающей меня в ванне с минетом наголо Кладышевой, — Вы… что-то узнали?

Сразу мне не ответили. Сначала мы еще покурили и помолчали. Почему-то с этой женщиной очень хорошо было молчать. Наверное, это определенный знак доверия, а может быть даже и симпатии. Не зря же Окалину уже давно от моей незакрытой рожи не дёргает?

— Ты, Виктор, полный и отмороженный придурок, — наконец, заговорила товарищ маойр, — И Нинка права, тебя под круглосуточный надзор надо. Даже я вижу, что у тебя с головой что-то не то. То ты нормальный пацан, то… не пойми кто.

— Вы насчет того, что мешками с цементом в своих швырялся? — с глубоким вздохом спросил я.

— И это тоже, — серьезно кивнула блондинка, бросая на меня взгляд сквозь густые пряди собственных волос, — Чтобы работать по своим тоже нужен определенный… склад ума. Опыт. А Юлька мне уже рассказала, что ты ни секунды не затормозил. Да, не кривись. Я знаю, что у них были автоматы, неосапианты и вообще… но, они шли тебя брать, а не кончать. А ты работал на убой.

— А что мне оставалось? — хмуро посмотрел я на валькирию, — Это в вашем случае, Нелла Аркадьевна, «убой» и «брать» разные вещи. А в моем убой-то попредпочтительнее…

Меня смерили долгим испытывающим взглядом, а затем, со вздохом, признали, что таки да, есть такое. Еще бы она не признала, после того как была свидетельницей, как в невиновного пацана закачивают шприц наркоты на «активацию».

А дальше… майор раскрыла свой ноут, демонстрируя мне заранее стоящий там на паузе ролик. На застывшем кадре был сидящий на койке Никита Павлович Изотов с повязкой на глазах, с ногами, закованными в гипс, с руками в наручниках и… с КАПНИМ-ом поверх всего этого богатства.

— Хоть ты, Виктор, и псих, но…, — запнулась моя начальница, — …в общем, ты всё сделал правильно. Твой дядя никогда не сидел в тюрьме, он все это время работал на одну чрезвычайно опасную организацию. Опасную, сильную, тайную — называй как хочешь. Весь мир был уверен, что она уничтожена давным-давно.

— Весь мир? — непонимающе заморгал я, — Я такую только одну знаю…

— Да, Виктор. «Стигма».

Твою мать.

В учебниках по истории дата 13-го февраля 1951 года было вписано чуть