У.е. Откровенный роман... - Эдуард Тополь

– Блин! – выругался я вслух, но, поскольку вырубить эту японскую надзирательницу было негде, пришлось подчиниться.

Голосок умолк, и я медленно, чтобы не сбиться с указанного на карте пути, выехал из аэропорта под дорожный указатель «826 South», то есть 826-я дорога, юг.

Сэндвилл – хотите верьте, хотите нет – оказался дикой, на мой взгляд, резервацией идиотов с большими деньгами. Представьте себе совершенно открытую, как ладонь, и опаленную чудовищным солнцем пустыню, в которой ровными солдатскими шеренгами стоят одинаковые, как солдаты, двухэтажные виллы с одинаковыми гаражами на две машины, одинаково квадратными двориками с одинаково искусственным травяным покрытием, одинаковыми плавательными бассейнами в каждом дворе, одинаковыми тарелками телеантенн и одинаковыми гамаками, натянутыми на одинаковые столбы с баскетбольными кольцами. Большего кошмара я в своей жизни не видел – если не считать, конечно, наших армейских городков где-нибудь в Монголии. Но там-то ребята живут вынужденно, по приказу Родины и Генштаба, а здесь… Ни одного нормального дерева, которое давало бы тень, а только свечи бесполезных пальм с метелками жидких перьевых веток-листьев наверху, да кактусы с их толстыми и уродливыми, как у морских коров, туловищами. Кто, какие идиоты могут покупать эти дома и селиться здесь – за свои деньги?!

Но ведь покупают: вокруг, пока я пересекал эти Lines и Drives в поисках 4531-го дома по 45-й линии, были десятки щитов с косыми надписями «SOLD OUT» – «Продано», перечеркивающими первоначальную надпись «House for sale» – «Дом продается».

Может, тут нефть нашли?

Правда, все выглядит совершенно безлюдно и даже безжизненно.

Впрочем, нет. Если приглядеться, то жизнь наблюдается: во-первых, совсем недалеко на северо-востоке поминутно и даже еще чаще взлетают и садятся серебристые «боинги» и аэробусы всех авиакомпаний мира, они буквально роятся в небе над Майами, словно пчелы в медоносный месяц над ульем с пчелиной маткой; а во-вторых, подле каждого дома в этом Сэндвилле брызгалки-поливалки, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, поливают искусственные травяные лужайки, подстриженные, как шерсть у пуделя.

Но это, пожалуй, и все – окна всех домов закрыты изнутри плотными жалюзи, в бассейнах никто не плавает, да большинство этих бассейнов и вообще перекрыто брезентом… Правда, во дворе нужного мне дома № 4531 по 45-й линии – точно такого же, как все остальные – валяется цветной детский мяч, а бассейн открыт, и в нем, не шевелясь, плавают две желтые надувные утки…

Я проехал чуть дальше и остановил машину у соседнего дома со щитом «For sale». Если кто-то явится и поинтересуется, что я тут делаю, скажу, что присматриваюсь к этому дому, хочу купить.

Но я просидел три с половиной часа (слушая радио, сжигая бензин ради кондиционера, проклиная себя за то, что не взял с собой никакой еды, думая о Кимберли и безуспешно пытаясь мысленным усилием вызвать у себя эрекцию), пока в этом казарменном раю не возникло хоть какое-то подобие жизни. Да, примерно, в 4.30 – 4.45 то там, то здесь стали проезжать дорогие машины – «лексусы», «форды», «БМВ» и «мерседесы», их водители, не выходя из кабин, радиосигналом открывали двери гаражей, примыкающих к их домам, заезжали в них и – исчезали. Хрен его знает, подумал я, так, наверное, мы будем жить на Марсе, когда переселимся туда, окончательно загубив нашу матушку Землю: поскольку там нечем будет дышать, мы будем передвигаться по Марсу в автономных кабинах с искусственной подачей в них кислорода, въезжать на этих транспортных средствах в кислородные шлюзы-гаражи и прятаться от смертельного солнечного облучения вот в таких кислородных домах и резервациях. В конце концов, чем эта флоридская пустыня отличается от марсианской? Дышать тут совершенно нечем, это факт. Получить на солнце рак кожи можно, наверное, минут за двадцать. Так, может быть, этот Сэндвилл принадлежит НАСА, американскому космическому агентству, и они уже репетируют здесь переселение на какой-нибудь гребаный Юпитер или вообще в другую Солнечную систему? В конце концов, от этих американцев можно ждать чего угодно – триста лет назад они смылись сюда из Европы, почему бы теперь им вообще не слинять с Земли?

Эти мои (вполне резонные) размышления удрученного импотента были прерваны сначала все тем же механически-милым голоском: «У вас кончается бензин. Пожалуйста, заправьте бензобак!», а затем появлением очередного «лексуса»-внедорожника. Правда, подъехав к дому номер 4531, водитель этого «лексуса» не стал открывать радиосигналом металлические жалюзи своего гаража, примыкающего к дому, а остановил машину подле крыльца, устроенного странным образом: рядом со ступеньками был пологий наклонный спуск…

Не успел я понять, зачем этот спуск, как из «лексуса» вышел высокий моложавый мужчина лет тридцати пяти, взбежал по ступенькам в дом, выкатил из него детскую коляску и скатил ее по спуску на землю к задней двери своей машины. Из этой двери тут же вышла – эдак тяжело, задом (и довольно мощным) – низкорослая баба (иначе не могу ее назвать) лет тридцати двух. Меня всегда поражает способность маленьких женщин завоевывать рослых мужчин – в отличие от низкорослых мужчин, которые редко добиваются даже внимания высоких женщин. Впрочем, эта маленькая дама оказалась весьма живой и даже смешливой: вынимая из машины тяжелого, рыхлого пацана с безжизненно повисшими ножками и откинутой в сторону головкой, она чмокнула его и, смеясь, усадила в коляску. А затем, продолжая смешливо болтать с этим малышом, покатила коляску в дом, пока муж вынимал из багажника машины большие и тяжелые пластиковые пакеты с надписями «Publix Food Store» – «Продмаг».

Глядя на супругов Стилшоу в объектив японской фотокамеры «Пентакс» с мощным телеобъективом и мягко прижимая кнопку спуска, я уже знал, что их мальчик – это Ваня Кожлаев-Суховей: он был похож на Романа Кожлаева и черными, как уголь, глазами, и жесткими, вьющимися волосами, и самое главное – у него было точно такое же напряженно-страдальческое лицо, как у Кожлаева в палате института Склифосовского. Конечно, при этом у него не было, как тогда у его отца, трех пуль в животе. Но у него было другое.

У него был церебральный паралич – наследственная болезнь семейства Суховей.

– Ты не понимаешь! – кричал я в телефон в майамском аэропорту. – Я не могу к нему подойти! У него паралич, они носят его на руках!

– Не кричи, – сказал мне в ухо голос Банникова. – Я не глухой. Это точно кожлаевский сын?

– Точней не бывает!

– А сколько, ты сказал, за ним приданого?

– Сто семнадцать.

– Ты знаешь номера счетов?

– Нет, конечно. Откуда? – соврал я.

– А где остальные бабки?

– Понятия не имею.

– Значит, сто семнадцать? – спросил он в третий раз. Похоже, он никак не мог слезть с цифры 334 на 117, словно речь шла не о ста семнадцати миллионах долларов, а о ста семнадцати рублях.

– Лимонов! – не выдержал я. – Сто семнадцать лимонов, понимаешь?

– Понимаю. Ладно, это тоже кое-что. Значит, нам нужны его волосы или хоть что-то для ДНК…