Увидимся в темноте - Виктория Платова

Джейсон, гибискус.

Лошади и волонтеры «Маренго».

Вот он, ответ. Скорее всего, Полина (если она здесь) попала сюда прямиком из конно-спортивной школы. Каким образом?

Каким-то.

Наверняка этому найдется рациональное объяснение, жаль, что его не видно за пеленой дождя.

Пока Брагин размышлял о «Маренго» и неразлучниках, капитан Вяткин едва ли не обнюхал дверь и даже приложил к ней ухо.

– Там свет, – сказал он. – Тихо, но свет горит. Нет. Не тихо. Какие-то звуки. Отсюда не разобрать, дождь мешает.

Вяткин не был бы Вяткиным, если бы не пошел напролом. В случае со входом в питомник «GREEN LOVERS» это означало расстегнуть на всякий случай висящую под мышкой кобуру и всей массой навалиться на дверь. В том месте, где еще запоздало распродавались сербские ели, тис и можжевельник. Коварная и кажущаяся неприступной дверь немедленно поддалась, и Вяткин практически упал внутрь, в объятия тусклого желтого света.

Свет шел от трех ламп под конусовидными металлическими абажурами. Лампы висели на длинных тонких тросах, прикрепленных к балке, разрезавшей потолочное пространство на две половины. Самого потолка видно не было, он тонул во тьме. И зал (если это можно было назвать залом) был освещен только посередине, там, где круги света, идущего от ламп, соприкасались друг с другом.

– Что-то не пошла у них торговля, – шепотом произнес Вяткин, разглядывая ряды растений вдоль центральной дорожки. – Даже со скидкой не втюхали.

Брагин прикрыл за собой входную дверь, и шум дождя немедленно прекратился. Его сменил совсем другой звук – птичье пение. Оно то прерывалось, то возобновлялось снова, как будто невидимые птицы были недовольны чистотой звука и все время искали ее, эту чистоту.

– Не мы одни решили затариться, – снова прошептал Вяткин. – Смотри.

Но Сергей Валентинович уже и так все видел, без запоздалых Гришиных замечаний. Он увидел это еще до того, как до него донеслось пение птиц. И до того, как успел прикрыть за собой входную дверь.

Следы.

Следы ботинок на светлых плитах центральной дорожки. Черные, жирные, окаймленные комьями глины. Человек, который оставил эти следы, пришел сюда не с дождем, как они с Вяткиным. К дождю примешивалось адское бездорожье, овраги с остатками успевшей сопреть листвы, болота, песчаные карьеры, звериные тропы для любителей скандинавской ходьбы.

– Из преисподней он вылез, что ли? – все никак не мог успокоиться капитан.

Похоже на то.

– Ладно, идем.

Стараясь не шуметь и не наступать на следы, оставленные неизвестным, они двинулись на птичье пение, которое становилось все громче. А потом, среди темного массива растений, неожиданно образовалась проплешина, и света стало заметно больше.

Этот свет, должно быть, привлек и человека, принесшего в тихий питомник дыхание болот: следы сворачивали за небольшой мысок из маленьких, не больше метра в высоту, туй в деревянных кадках. Вяткин снова ухватился за подмышку и шагнул за мысок первым. Брагин последовал его примеру, и через секунду оба оказались на небольшой площадке, очевидно служившей пунктом выдачи растений: длинная стойка, масса рекламных плакатов на стене за стойкой, освещенных ультрафиолетовыми лампами. Выгородка с сопутствующими товарами: грунт в пластиковых пакетах, керамические кашпо, идиотски-жизнерадостные садовые гномы, садовый же инвентарь.

На стойке стояли две клетки с желтыми кенарами.

Это они пели сейчас. Это их слышал в своем телефоне Брагин.

Но кенары, очевидно, нисколько не заинтересовали пришельца: следы равнодушно обогнули стойку и снова углубились в заросли, на этот раз – гибискуса.

Здесь засилье гибискуса. Множество растений, самых разных, с соцветиями и без. И палитра соцветий впечатляет – от светло-розового до насыщенно-оранжевого и красного.

Удильщику обязательно бы понравилось.

Ему и понравилось.

Брагин увидел воскового динозавра на ветке ближайшего к нему гибискуса – и у него засосало под ложечкой.

– Брагин! Где ты, мать твою! – как в тумане услышал Сергей Валентинович голос Вяткина. – У нас труп.

Труп. Да. Не приходится сомневаться. Ток-ток-ток.

И плевать на следы из преисподней.

Сделав шаг в гибискусовую рощицу, Брагин обнаружил там Вяткина, стоявшего на коленях перед телом женщины – прямо посередине грязной лужи, в которую превратились следы. Очевидно, болотный человек сделал то же самое за некоторое (за какое?) время до Вяткина.

Он либо склонился над уже умершей, либо…

Сам убил ее.

Полину. Потому что лежащая навзничь женщина была не кем иным, как Полиной Ветровой. Полишей, чья жизнь так лучезарно начиналась, так неожиданно грустно продолжилась и так трагически завершилась. Не знающие покоя пальцы осьминожьей святой застыли навсегда, в полураскрытой правой руке – маленький динозавр из воска, в полураскрытой левой – цветок гибискуса.

Карминно-красный.

Интересно, видит ли все это капитан Гриша Вяткин?

– Опоздали. Вот черт, – пробормотал Вяткин. – Но мы бы и не успели. Она мертва несколько часов. Когда тебе звонили с ее телефона?

– Ты же знаешь. – Брагин вдруг почувствовал себя безмерно уставшим. – За двадцать пять минут до того, как я тебя подобрал.

– Плюс сорок минут на дорогу. Все равно бы не успели. Нет. Но убили ее так же, как всех остальных девушек. Удавили струной. Только кожу с лица снять не успели. А вот следы свежие. Может, еще кое-кто вернется… Погоди.

Капитан повернул голову куда-то вбок, вскочил на ноги и бросился вон из рощицы. Брагин последовал за ним и спустя мгновение оказался в темном узком коридоре, а затем на лестнице, ведущей куда-то вниз: оттуда шел слабый свет. Внизу оказался еще один коридор, который заканчивался тяжелой дверью – то ли железной, то ли оцинкованной, закрытой на массивную щеколду. При желании к такой щеколде можно было бы пристроить такой же массивный замок, но замка не имелось. В коридор выходило еще несколько дверей, и лишь одна из них оказалась приоткрыта и отбрасывала на пол узкую полоску света. Именно за этой дверью секунду назад скрылся капитан Вяткин. И…

…ничего не произошло.

Полная тишина. Абсолютная, тотальная. Даже кенары замолчали.

Брагин вошел в комнату следом за капитаном и сразу увидел его, замершего в оцепенении. А еще Брагин увидел Пашу Однолета, грязного как черт, с килограммом суглинка на каждой ноге (еще пара килограммов, очевидно, отвалилась по ходу). Так вот кого они с Вяткиным приняли за болотного человека, посланца из преисподней. Вот только что делает здесь Однолет?

Оба опера не отрываясь смотрели на пульт с несколькими телевизионными мониторами. Каждому соответствовало какое-то пространство в «GREEN LOVERS»: комната, выгородка, участок. Наверняка галереи с остатками так и не проданных саженцев. Ничего удивительного в этом нет, такие аппаратные присутствуют везде, в каждом уважающем себя магазине и супермаркете, не говоря уже об объектах посолиднее.