Дети крови и костей - Томи Адейеми

– Отсутствие магии и гонения – две стороны одной медали, Инан. Без магии мы мухи. Без нее король относится к нам, как к отбросам!

– Сила – не выход. Она только ужесточает схватку. Может, ты не доверяешь моему отцу, но поверь мне и солдатам…

– Поверить солдатам? – Я кричу так, что, наверное, слышит каждый боец в этом забытом богом лесу. – Тем самым, которые накинули цепь на шею матери и до полусмерти избили отца? Стражникам, которые лапают меня при любой возможности и ждут не дождутся дня, когда я попаду в рабство, чтобы позабавиться?

Глаза Инана расширяются от удивления, но он продолжает:

– Те, которых я знаю, хорошие люди. Они охраняют Лагос.

– О боги! – Я снова ухожу в сторону леса. Не могу больше слушать. Только полная дура решила бы объединиться с ним для сражения.

– Эй, – кричит Инан. – Я с тобой говорю!

– Хватит с меня разговоров, маленький принц. Ты не сможешь понять.

– То же можно сказать о тебе! – Он с трудом догоняет меня. – Для того, чтобы все исправить, магия не нужна.

– Отстань.

– Если бы ты только знала, откуда я…

– Уйди!

– Не нужно бояться…

– Я всегда боюсь!

Произнося это, не знаю, что пугает меня больше: уверенность в голосе или сами слова.

Боюсь. Все время боюсь. Это правда, которую я скрывала долгие годы, с которой боролась. Когда она открывается, я замираю.

Не могу дышать.

Не могу говорить.

Внезапно чувствую слабость и падаю на землю, прижимая ладонь ко рту, чтобы унять рыдания. Неважно, какой сильной я стану, какой могущественной будет моя магия. Они всегда будут нас ненавидеть. Я всегда буду бояться.

– Зели…

– Нет, – выдыхаю я сквозь слезы. – Хватит. Думаешь, что знаешь лучше, но это не так. Ты никогда не поймешь.

– Тогда помоги мне. – Инан опускается на колени рядом со мной, стараясь сохранять дистанцию. – Пожалуйста. Я хочу понять.

– Не выйдет! Они построили этот мир для принца и относятся к тебе с любовью. Они никогда не обзывали тебя на улицах, не выбивали дверь дома. Не тащили твою мать на цепи и не вешали ее на потеху миру.

Теперь, когда пришло осознание правды, я понимаю: нам не удастся ничего изменить. Не могу вздохнуть полной грудью, меня душат рыдания, а руки дрожат от ужаса.

Мне страшно.

Истина режет острее любого ножа.

Что бы ни произошло, я всегда буду бояться.

Чувствую боль Зели: она витает в воздухе и оседает на землю, словно капли дождя.

Впитывается мне в кожу.

В груди щемит от ее рыданий. Сердце разрывается от ее боли.

Все это время я ощущаю ужас, которого прежде не знал. Он вот-вот сломит меня.

Разрушит все, чем я жил.

Невозможно, чтобы таким она видела мир…

Не может быть, чтобы мой отец сделал жизнь этой девушки такой. Но чем сильнее становится душевная боль в этом хрупком теле, тем больше я понимаю: страх – в основе всего ее существа.

– Если бы ты призвал сюда стражу, мы лишились бы последней надежды. Под их властью нам не выжить. Единственный выход – обрести силу.

Она говорит это, и рыдания затихают. Словно она вспомнила нечто важное, что поможет отвлечься.

– Твои люди, стражники, всего лишь убийцы, насильники и воры. Единственная разница между ними и преступниками в том, что они носят форму.

Она поднимается на ноги и стирает слезы ладонью.

– Можешь обманывать себя, но не изображай невинность передо мной. Я не позволю твоему отцу жить с тем, что он сделал. Не позволю твоему невежеству успокоить меня.

Сказав это, она уходит. Тихие шаги замирают в отдалении.

В этот миг я понимаю, как сильно ошибался.

Неважно, что мне удалось побывать в голове Зели.

Я никогда не узнаю, насколько ей больно.

Во дворце была комната, которую регулярно посещал отец. Каждый день ровно в половине первого. Он поднимался с трона и шел по залу для приемов с адмиралом Эбеле по левую руку и командиром Каэя – по правую.

До Рейда я следила за ними, движимая простым любопытством. Каждый день смотрела, как они спускаются по холодной мраморной лестнице, пока однажды не решилась пойти следом.

Мои ножки были такими короткими, что, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, приходилось держаться за алебастровые перила. Я представляла, что увижу комнату, полную бобовых пирогов, лимонных пирожных и сверкающих игрушек, которые ждут не дождутся, чтобы с ними поиграли. Но, спустившись, я не почувствовала сладкого цитрусового аромата, не услышала смех. Холодное подземелье было наполнено криками.

Криками мальчика.

В воздухе разнесся резкий удар – кулак Каэи врезался в щеку слуги, перстнями располосовав кожу.

Наверное, я закричала, увидев его окровавленное тело. Скорее всего, ведь они обернулись. Я не знала имени этого слуги. Вспомнила только, что он заправлял мне кровать.

Отец поднял меня и, прижимая к бедру, унес из подземелья, даже не удостоив взглядом. Тюрьма – не место для принцессы, сказал он тогда.

Новый удар раздался в воздухе – кулак Каэи вновь нашел свою цель.

Солнце садится, долгий день сменяется ночью, а я размышляю над словами отца. Что бы он сказал, увидев меня сейчас? Возможно, приказал бы повесить.

Я стараюсь не обращать внимания на боль в плечах и сильнее натягиваю веревку, хотя уже изранила руки до крови. Весь день терла ее о кусок коры, и она почти порвалась – чтобы освободиться, нужно было еще немного времени.

– Небеса, – выдыхаю я, чувствуя, как пот выступает над губой. В который раз осматриваю шатер в поисках чего-нибудь острого. Но здесь только я, Тзайн и грязь.

Мне удалось выглянуть наружу лишь раз, когда Фолаке принесла воду. За полотнищем, прикрывающим вход, я увидела хмурого Кваме. Костяной кинжал был все еще у него.

Я дрожу и с глубоким вздохом закрываю глаза. Не могу забыть лезвие, прижатое к горлу Тзайна. Только тихое дыхание говорит, что он еще жив. Фолаке промыла и перевязала рану, но с тех пор он даже не шевельнулся.

Я должна вытащить его отсюда, пока они не вернулись. Нужно найти способ спасти Тзайна, забрать свиток и кинжал. Ночь почти прошла. До векового солнцестояния осталось всего пять дней.

Полотнище над входом поднимается, и я замираю. Зу наконец вернулась. Сегодня она одета в черный кафтан с зелеными и желтыми бусинами по краю. Вместо маленького воина, которого я видела вчера, передо мной стоит обычный ребенок.