Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев

Конечно, отчасти можно объяснить столь «неадекватную» реакцию Никона его «малограмотностью», его столь характерной для всех самоучек боязливой почтительностью к учению…

Но есть и другое объяснение.

В лице Елеазара Анзерского, изгнавшего будущего патриарха с острова, Никона отвергла русская святость. Путям умного делания Никон предпочел карьеру и, достигнув высшего положения в церковной иерархии, подсознательно хотел заменить внутреннее совершенствование внешним учением; компенсировать то, что постигается только в посте и молитве, более правильным, чем у анзерских постников и молитвенников, написанием. Ему казалось, что когда он что-то правильно запишет, как-то правильно перекрестится, тогда и откроется ему то, что умными очами видел преподобный Елеазар…

«Егда мне бывают многи скорби от бесов и злых человек, многажды невидимо глаголюще: “Не бойся бесов – Господь с тобою”. Иногда же глаголюще: “В терпении стяжите души ваша”. Многажды и от братии соловецких и пребывающе со мною наносяще мне скорби и не могущи терпети утешающе мя и невидимо глаголюще: “Вы бо силни есте и немощи немощных носите”».

Увы… И этих слов преподобного учителя своего Елеазара Анзерского не помнил Никон.

Не в счастливый час проникся он сознанием своего долга быть во всем согласным с Восточными патриархами… В несчастливый час выбирал он и помощников для достижения этого согласия…

Помощниками в затеянном им деле исправления богослужебных книг и церковных обрядов Никон выбрал иеромонаха Епифания Славинецкого, еще в 1649 году вызванного из Киево-Братского училища; уже упоминавшегося нами Арсения Суханова, так сильно встревожившего иерархов Русской Церкви своими фантастическими известиями о событиях на Афоне, и, наконец, печально знаменитого Арсения Грека.

Арсений Грек был, пожалуй, самой деятельной и самой примечательной фигурой по крайней мере на начальном этапе исправления церковных книг.

Причудлива и необыкновенна его биография. Арсений был уже не молод. Пятый десяток шел ему, и позади осталась огромная – ее хватило бы и не на одного человека, – раскиданная по разным странам жизнь.

Привез Арсения на Русь иерусалимский патриарх Паисий, и знакомство его с Никоном началось, когда тот был еще архимандритом Новоспасского монастыря, в котором находилась родовая усыпальница Романовых…

Почувствовав, что молодому перспективному архимандриту хочется найти объяснения своему отторжению от святости северных русских монастырей, иерусалимский патриарх сразу же пришел на помощь. Он внушил Никону мысль, что виною этому отторжению не сам Никон, а недостатки православного обряда, по которому живут и северные русские монастыри, и вся Русская Православная Церковь.

Терпеливо объяснял Паисий, что только современная Греческая Церковь столь же православна, как и древняя, и это не русские, а греки должны стать образцом для упорядочения церковной службы…

Впрочем, Никон не сразу поддался на патриаршие разговоры. Вначале он относился к Паисию довольно настороженно. Ему известно было, что прозвали Паисия попрошайкой, готовым ради подарков говорить всё, что желают услышать от него хозяева.

Ходили и другие разговоры в Москве о иерусалимском патриархе…

Толковали, к примеру, о том, что это Паисий, сговорившись с государем Волошским, подкупил турок, чтобы они убили константинопольского патриарха Парфения. Турки посадили Парфения на судно и, зарезав, выбросили его тело в море…

Рассказывали, что будто бы уже по пути в Москву, в Киеве, дал Паисий Богдану Хмельницкому благословение на брак с панной Чаплинской – женой бежавшего в Польшу пана. Мало того что при живом муже благословил венчаться, так ведь еще и со сродницей!

Никон и сам подмечал патриаршую хитрость.

Одна только свита чего стоила! Три десятка человек привез с собою патриарх из Иерусалима. Кто там архимандритом был, кто священником, кто монахом, а кто племянником патриарха или купцом, за деньги пожалованными титулами архонтов (регентов), – никто не разбирал.

К тому же и по дороге добирал патриарх в свою свиту разного сброда, чтобы в Москве больше милостыни насобирать. Все они были названы патриархом священниками и клириками разных монастырей, и на приеме у патриарха Иосифа, и на приеме у государя каждому из них сделали подарок, каждому давали деньги для вкладов в иерусалимские монастыри. И все эти подарки и вклады патриарх Паисий себе забирал, и это Никону доподлинно известно было.

Все это видели… Перед глазами стояло низкое попрошайничество Паисия…

Но вот заговорил Паисий, и упала с глаз пелена.

Увидел Никон, что все патриаршие хитрости от великой нужды, в которой Восточная Церковь пребывает, и хотя и вынужден заискивать и хитрить Паисий, – но мысли его не о суете мирской, а о церковном устроении, о единении Вселенской Православной Церкви во главе с Москвою.

И так получилось, что патриарх Паисий и посвящал Никона в митрополиты Новгородские и Великолукские.

Случайность?

Может быть, и случайность, но такое ведь не забывается…

Еще ближе Никону патриарх Паисий стал.

А вот с Арсением Греком, оставшимся тогда в Москве, беда произошла.

Едва Паисий покинул Москву, вскоре от него послание пришло. Писал патриарх, что, хотя и привез он Арсения Грека в Москву, но ничего толком не знал о нем, и только сейчас ему стали известны кое-какие подробности…

«Еще да будет ведомо тебе, благочестивый царь, про Арсения, который остался в твоем царстве: испытайте его добре, утвержден ли он в своей благочестивой христианской вере. Прежде был он иноком и священником и сделался бусурманом, потом бежал к ляхам и у них обратился в униата, способен на всякое злое безделие – испытайте его добре и все это найдете. Мне все подробно рассказали старцы, пришедшие от гетмана, – велите расспросить, что мне рассказывали те старцы и люди Матвея, воеводы волошского, будет ли так или нет, как я писал к брату и сослужителю моему патриарху Иосифу. Лучше прекратите эту молву, пока он сам (Арсений) здесь, чтобы не произошло соблазна церковного (выделено нами. – Н.К.). А если я еще что проведаю подлинно, то напишу к Вашему величеству, ибо я должен, что ни услышу, о том навещать. Не подобает на ниве оставлять терние, чтобы она вся не заросла им: нужно удалять и тех, которые держатся ереси и двуличны в вере. Я нашел его в Киеве и взял с собою, а он не мой старец… Я того про него не ведал, а ныне, узнав о том, пишу к Вашему величеству, да блюдете себя от таковых, чтобы не оскверняли Церкви Христовой такие поганые и злые люди».

Отчего патриарх Паисий решил сдать своего протеже, неясно, но в Москве его слова не пропустили мимо ушей. Арсений Грек был взят на допрос, и умелые руки князя Никиты Ивановича Одоевского и думного дьяка Михаила Волошенинова сразу же ободрали с него натянутое для прикрытия благочестие.