Ярость - Салман Рушди

— Уверена, это позабавит всех нас, — продолжила Элеанор.

Отлично, подумал Соланка. Похоже, мы придерживаемся политики открытых дверей. Пожалуйста, проходите все, кто хочет, располагайтесь! Не обращайте на меня внимания. Будьте как дома.

Гладкие каштановые волосы Элеанор отросли. На ней было длинное черное кашемировое пальто со стоячим воротником. Ее глаза сверкали. Выглядит просто очаровательно для трех часов ночи, отметил про себя Соланка. Он также обратил внимание на то, что Морген Франц держит Элеанор за руку, а обнаженная Нила уже поднялась и начала хладнокровно одеваться. Ее глаза тоже метали искры. Про Милу и говорить нечего — та уже явилась сюда, пылая от гнева. Соланка закрыл глаза, лег на спину и спрятал лицо под подушкой от этой неожиданной иллюминации.

Элеанор и Морген оставили Асмана с бабушкой и сегодня днем прилетели в Нью-Йорк. Они поселились в одной из гостиниц в центре и планировали утром созвониться с Соланкой, чтобы встретиться и сообщить ему о наметившихся в их жизнях переменах. (По крайней мере, это Соланка интуитивно предчувствовал, или, лучше сказать, Асман натолкнул его на догадку.)

— Но уснуть я так и не смогла, — сообщила Элеанор подушке. — Тогда я подумала: ну и черт с ним, приедем к тебе и разбудим, ничего страшного. Но ты, оказывается, и так не спишь, вовсю тут развлекаешься. Это большая удача, потому что мне будет намного легче сказать тебе то, ради чего я приехала. — В ее голосе не осталось и следа былой мягкости. Она сжимала кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Было видно, что она с большим трудом не позволяет себе сорваться на крик. В любой момент из ее раскрытого рта вместо слов могли вырваться на волю вопли фурии, раздирающие перепонки, разрушительные.

Я должен был это предвидеть, подумал Соланка, еще сильнее прижимая подушку к лицу. Смертный бессилен перед черной яростью бессмертных богов. Вот они — все три фурии, милостивые эвмениды, принявшие облик трех женщин, с которыми неотвратимо свела его судьба. Их черты были хорошо знакомы Малику, но вырывавшееся из глаз пламя не оставляло сомнений, что это вовсе не его возлюбленные, а всего лишь вместилища, которые понадобились злым божествам, чтобы объявиться в Верхнем Уэст-Сайде.

— Да вылезай же ты наконец из постели, ради всего святого! — резко сказала Нила. — Поднимайся на ноги, чтобы мы могли отправить тебя в нокдаун.

И профессор Малик Соланка поднялся под пылающими взглядами женщин, которых он когда-то любил. Некогда владевшая им ярость теперь перешла к ним, Моргена Франца захватило ее силовое поле. Морген, которому нечем было особенно гордиться, кроме, пожалуй, одного: он познал, что значит быть рабом любви. Морген, которому Элеанор доверила свою истерзанную душу и право быть наставником Асмана. Аж потрескивая от переполнявшей его энергии фурий, Морген двинулся к обнаженному профессору, точно марионетка на электрических проводах, и выбросил вперед свою чурающуюся насилия руку. Соланка упал, как слеза.

17

Три недели спустя на международном аэродроме Блефуску, совершив долгий перелет, Соланка вышел из аэробуса в жаркий, но освежаемый бризом весенний день Южного полушария. Сложный букет запахов наполнил его ноздри: гибискус, олеандр, людской пот, экскременты, машинное масло. Только теперь мысль о нелепости затеянного поразила его даже сильней, чем пацифистский кулак любовника жены, увесистая затрещина непротивленца, зуботычина, уложившая его на пол собственной спальни. О чем только думал он, уважаемый и к тому же теперь еще богатый мужчина пятидесяти пяти лет, когда пересекал полмира в погоне за женщиной, которая бросила его бестрепетно и бесповоротно? И, что еще хуже, почему его так волнует, что эти филбистанцы, эти фримены (могли хотя бы определиться с самоназванием) скрываются под личиной придуманных им персонажей, будто им, как пожарным или персоналу атомных электростанций, нужна защитная спецодежда? Костюмы Кукольных Королей, возможно, и стали приметой здешних событий, но это отнюдь не значит, что он, Соланка, несет за случившееся какую-либо ответственность. Ты не имеешь никакого отношения к происходящему в этой стране, уже в который раз безуспешно попытался убедить себя Соланка, но тут же сам себе возразил: а так ли это? Почему же тогда бритый знаменосец Бабур повсюду таскает за собой мою женщину, а на себе — латексную маску, копирующую мое лицо?

Маска Замин Рейкской была на самом деле скопирована с Нилы Махендры, но с личиной Акажа Кроноса получилось наоборот: чем дальше, тем больше Соланке казалось, что он становится похож на собственного персонажа — длинные седые волосы, горящие глаза безумца, потерявшего все. (Губы его были пухлыми с рождения.) На удаленном острове в Тихом океане разыгрывалось странное представление театра масок. И профессор Соланка не мог отделаться от мысли, что действие пьесы касается его самым непосредственным образом, что великое, а может, вполне тривиальное дело его, может, выдающейся, но, скорее всего, жалкой жизни — но все же его, а не чьей-то еще! — придет к завершению здесь, на юге Тихого океана, что тут будет разыгран последний акт. Идея приехать сюда была безрассудной. Однако после отчасти трагических, но больше смахивающих на фарс событий Ночи Фурий Соланка пребывал в безрассудном состоянии духа, очнувшись со сломанным коренным зубом, доставлявшим ему изрядное беспокойство, разбитым сердцем и покалеченной жизнью, которая печалила его куда сильнее раздробленного моляра. В кресле у дантиста профессор изо всех сил старался отключиться от лившихся из наушников, анестезирующих ранних мелодий Леннона и Маккартни и непринужденной болтовни доктора-новозеландца, чей бур все глубже вгрызался в недра его челюсти. Соланке почему-то вспомнилось, что в самом начале группа «Битлз» носила название «Кворримен» — «Рабочие карьера». Он старался сосредоточиться на Ниле: что она теперь думает о нем, как ее вернуть? В делах сердечных Нила всегда демонстрировала скорее мужской, чем женский стиль поведения, который приписывала Малику. Она была с тобой, пока не решала: хватит! Уж если любила, то беззаветно и безгранично, но, охладев, не испытывала колебаний, готовая одним ударом снести голову постылой любви. Столкнувшись лицом к лицу с его прошлым — прошлым, которое, по глубокому убеждению Соланки, никоим образом не было связано с его чувствами к ней, — Нила достигла точки кипения. Она оделась, покинула зону боевых действий и совершила суточный перелет на другую сторону Земли, не справившись, хотя бы из вежливости, о состоянии его челюсти, не говоря уже о последнем «прости» или осторожном согласии обсудить отношения позже, когда история чуть замедлит свой ход и у Нилы появится хоть капля времени для него. С другой стороны, она привыкла к преследованиям поклонников. Скорее всего, ей это даже нравилось. Так или иначе, убедил себя профессор, пока шумливый отбойный молоток новозеландца врубался ему в челюсть, он, Соланка, просто обязан ради собственного блага удержать такую удивительную женщину, раз уж ему посчастливилось ее найти.

Летящий на восток торопится навстречу будущему — на реактивной тяге часы мчатся чересчур стремительно, завтра приносится на крыльях, — однако его не покидало ощущение, что он возвращается в прошлое. Он путешествовал навстречу неизведанному и Ниле, но всю первую половину путешествия прошлое цепляло и тянуло к себе его сердце. Увидев под крылом Бомбей, Соланка натянул маску для сна и закрыл глаза. Самолет совершил посадку и целый час простоял в его родном городе, однако Соланка не подумал брать транзитную карту и остался на борту. Но, даже не встав с кресла, он не уберегся от чувств. Маска для сна его не спасла. В самолет, переговариваясь и гремя ведрами, поднялись уборщицы, целый взвод женщин в фиолетовых и розовых обносках. Сама Индия явилась вместе с ними, как болезнь: царственная осанка, явственность носовых интонаций в их речи, тряпки в их руках, тяжелый взгляд бесконечно усталых глаз, памятный запах полузабытых ароматических масел и специй — кокосового масла, пажитника, чернушки-калинджи, — въевшихся в их кожу. Профессор почувствовал сильное головокружение, стал задыхаться, будто самолет попал в воздушную яму, хотя Соланку никогда не укачивало в воздухе, к тому же самолет и вовсе стоял неподвижно, происходила дозаправка, и пилоты заглушили все двигатели. Он смог нормально дышать, только когда лайнер пересекал Деканское плоскогорье. А когда внизу показалась вода — немного расслабился. Нила хотела, чтобы они поехали в Индию вместе, мечтала отправиться на родину праотцев рука об руку с любимым мужчиной. Ведь она, было время, любила его — вот о чем следует помнить. «Очень надеюсь, — когда-то призналась она ему с трогательной серьезностью, — что ты будешь последним мужчиной, с которым я делю постель». Сила подобных обещаний столь велика, что в упоении от сказанного ею Соланка даже позволил себе помечтать о возвращении, поверить, что прошлое потеряет над ним власть — уже потеряло — и все достижимо в будущем. Но Нила исчезла, как ассистентка фокусника, и вместе с ней исчезла вся его решительность. Без нее — Малик знал это наверняка — он никогда не ступит на землю Индии.