Где скрывается правда - Кара Томас

Я крепко натягиваю плед на плечи. Когда прогружается браузер, ищу «шрам Мэйси Стивенс».

Нахожу совпадение на «Кибердетективах» и просматриваю чат. По-видимому, когда полиция допрашивала Аманду, та объяснила, что Мэйси ударилась щекой о стеклянный кофейный столик. Но когда они поговорили с друзьями Аманды, кто-то из них вспомнил, что в ответ на вопрос про шрам Аманда ответила: «Когда вырастет, он будет напоминать ей, какой занозой она была».

Спустя годы, похоже, все согласились с Брендой Дин, что шрам у Мэйси остался не из-за несчастного случая.

В голове слышится голос матери. Я вижу, как она застыла у телевизора, двумя пальцами подперев щеку, и впитывает бесчинства из вечерних новостей. Там что-то говорят о женщине, которая утопила своего новорожденного.

– В аду приготовлено специальное место для тех, кто издевается над собственными детьми, – говорит она. Надо мной скрипят доски. Я выключаю компьютер, плюхаюсь на диван, прикрывшись пледом, и притворяюсь, что сплю.

На лестнице шаги. Голос Кэлли.

– Что ты там делаешь?

Я сажусь.

– Не спалось.

Кэлли усаживается на другой конец дивана, подогнув под себя ноги.

– Мне – тоже.

Через секунду она говорит:

– Ты знала, что на двух жертвах нашли серые волокна?

Я киваю. Судья запретил представлять волокна на суде, потому что признал их «неубедительными». Некоторые «кибердетективы» говорят, что волокна были не от Стоукса. Там был полиэстер, а при обыске трейлера Стоукса не нашли одежды из этого материала.

Судья сказал, что нитки могли попасть на жертв от контакта с любым человеком, да и Стоукс мог избавляться от одежды после преступлений.

– У работников тюрьмы униформа серого цвета, – говорит Кэлли.

Я знаю, что она ждет от меня этих слов. Поэтому говорю:

– Завтра утром надо будет съездить в кабинет окружного прокурора.

Кэлли прикрывает глаза. Ее лицо окрашено серыми и синими красками от экрана телевизора.

– Мама ни за что меня не простит. Нас.

Я не могу произнести в ответ то, что она хочет услышать: Мэгги в конце концов поймет, что мы поступаем правильно, – потому что это не так.

– Знаю.

– Как думаешь, мы когда-нибудь узнаем, что с ней случилось?

Я знаю, что сейчас она говорит о Лори. Слышу в ее голосе тревогу, страх увидеть, как Стоукс выходит на свободу, а настоящего убийцу так и не сажают.

– Не знаю, – признаюсь я. – Но, возможно, это первый шаг. Откроют новое расследование, и тогда уже что-то будет.

Кэлли зевает, выключает телевизор и поворачивается на своей половине, устраивая ноги вдоль дивана, чтобы они легли рядом с моими. Я вытягиваю свои так же.

Никто не спит, но мы продолжаем лежать вот так, на одном диване, под одним одеялом, как в те времена, когда еще не знали, что монстры бывают настоящими.

Я просыпаюсь оттого, что меня трясет Кэлли. Плед скомкан у меня в ногах. На кабельной приставке время – семь часов утра.

– Я написала маме записку, что мы позавтракаем в буфете, а потом пойдем в бассейн, – говорит она.

На мне до сих пор вчерашние штаны и футболка. Кэлли вручает мне шорты, которые мы купили в бутике. Я иду с ними в туалет в коридоре, сдираю бирки и одеваюсь.

– Разве здание суда открывается так рано? – спрашиваю я Кэлли, выходя в коридор.

– В восемь, – говорит она, – но я хочу оказаться там первой.

А еще она хочет улизнуть до того, как проснется Мэгги. Я, наверное, тоже не смогла бы посмотреть ей в глаза.

В машине читаю биографию нового окружного прокурора с телефона Кэлли. Эта женщина пятнадцать лет проработала адвокатом по назначению суда, до того как три года назад ее избрали прокурором округа. Это хорошо: она побывала на другой стороне закона и, возможно, сумеет проявить чуткость к делу Стоукса.

Правда, она выступает в поддержку смертной казни: неудивительно для Пенсильвании – но это уже не очень хорошо.

– Что такое? – Кэлли смотрит на меня.

– Я только что поняла. Если Стоукс добьется нового суда и проиграет, открывать заново дела с убийствами никто не станет. – Я сглатываю слюну. – Тогда Возняк останется на свободе. Он продолжит работать в тюрьме, в которой собираются убить Стоукса.

– Не говори так. – Руки Кэлли дергаются. Я знаю, что таким образом она удерживается от того, чтобы тянуть себя за волосы. Ее пальцы сжимают выцветший руль все двадцать минут, которые мы едем до здания суда.

На другой стороне улицы припаркованы два фургона каналов новостей. Возле здания стоит бронированный грузовик с надписью «ОКРУЖНАЯ ТЮРЬМА ФЕЙЕТТА».

Меня охватывает ужас. Знаю, Кэлли тоже его чувствует. Что-то происходит.

Когда Кэлли собирается заехать на стоянку, ее останавливает охрана. Она опускает окно, и охранник склоняет голову, чтобы нас осмотреть.

– Дамы, у вас назначена встреча?

Кэлли бросает взгляд на меня.

– Нет, – признается она.

– Сегодня въезд запрещен, – говорит охранник.

– Почему? В чем дело?

– Проходит слушание по делу нашумевшего заключенного, – отвечает он. – Поэтому, если вы не из уполномоченного персонала, я вынужден попросить вас развернуться.

– Слушание? – Кэлли глядит на меня, как будто я о нем что-то знаю. Нашумевший заключенный.

Не может быть. Судья еще не назначал дату по первому апелляционному слушанию Стоукса.

Мы не могли опоздать.

Кэлли уже переключилась на другую тактику.

– Сэр, это срочное дело. Нам надо переговорить кое с кем в кабинете окружного прокурора…

– Срочный допуск только у полиции. – Охранник хлопает по крыше машины, намекая, что нам пора.

Метрах в шести от нас, в пожарном проезде перед зданием суда, два охранника выводят из бронированного грузовика человека в робе. У него латиноамериканская внешность, на руках и ногах кандалы.

– Кэлли, это не он, – заключаю я с облегчением.

– Простите, – говорит Кэлли охраннику. По голосу ясно, что ей тоже полегчало.

– Ничего. Съезжайте на обочину, а потом развернитесь, когда на дороге никого не будет, – отвечает нам охранник.

Кэлли отъезжает, чтобы пропустить еще один тюремный фургон, и прикладывает к уху телефон, когда охранник его останавливает.

– Кому ты звонишь? – спрашиваю я.

– Райану, – говорит она. – Он не берет трубку.

Рядом с нами хлопает дверь. Я смотрю, как из тюремного фургона выбирается мужчина и открывает заднюю дверь для досмотра, насвистывая и поглядывая через плечо.