Тупиковое звено - Полина Дельвиг

Полетаев делано засмеялся. Что касается месье Кервеля, тот просто закатил глаза.

— Вы узнали кого-то?

— Не сходите с ума, кого я могла узнать? — буркнула Даша. — И у Скуратова, и у Белова наверняка безупречное алиби.

Грудь Филиппа тяжело вздымалась. Он пытался справиться с дыханием.

— Но зачем надо было следить за нами? Почему он не мог убить своих братьев и племянников раньше или позже?

— Потому что Алексей Скуратов не знал, сколько всего у Николая Вельбаха было потомков. Этого никто не знал. Лично мне информацию пришлось собирать по крупицам. И если бы не Сергей Павлович, — она кивнула на Полетаева, — мы бы не имели даже этого. Можно сказать, что нам просто повезло.

— А уж как мне-то повезло! — Подполковник скрипнул зубами.

Мужчины замолчали. Кервель сжался на своем диванчике и походил на ангела-переростка. Полетаев напоминал ангела, павшего на боевом посту.

— И что теперь ты собираешься делать?

— Искать Скуратова. Мне надо с ним переговорить.

— Так, — тихим голосом произнес подполковник. — Я запрещаю тебе ехать в Германию. Нет, я запрещаю тебе даже думать об этом. Тебя там или убьют, или посадят.

Вопреки обыкновению, Даша не возражала. Она сидела вся взъерошенная, до предела взвинченная.

— Но я не могу ждать, когда они расправятся с моим отцом.

— Мне кажется, ты несколько опережаешь события. Даша подняла голову, губы ее дрожали.

— Палыч. — Она протянула к подполковнику так и не согревшиеся, красные, в синих прожилках руки. — Ты единственный сможешь мне помочь, ты сможешь его найти, я верю…

Полетаев покачал головой:

— Ты действительно думаешь, что преступники Белов и Скуратов?

— Разумеется. Скуратов последний, кто остался в живых.

— Остался еще и твой отец.

— Ты опять за старое?

— Даша, — Полетаев наклонился к ее уху, — перед законом равны все: и те, кого я люблю, и те, кого ненавижу. Все, что в моих силах, я сделаю, но на преступление не пойду никогда. Поэтому подумай еще раз перед тем, как меня просить…

— Я ничего не боюсь. — Даша подняла голову и твердо взглянула подполковнику в глаза.

— Кто бы сомневался, — пробормотал Полетаев и выпрямился. — Ну что ж, шер месье Кервель…

— Мы же договорились, просто Фи-фи. — Француз протянул тонкие руки.

Полетаев ответил на пожатие и улыбнулся:

— Всего хорошего, Филипп. Надеюсь, скоро увидимся.

— Я тоже на это очень надеюсь, — зарделся Филипп. — Позвольте мне вас немного проводить?

— Буду признателен…

Продолжая обмениваться любезностями, мужчины вышли в коридор, и вскоре их голоса затихли.

Три дня от Полетаева не поступало никакой информации. Все это время Даша болела. Она лежала в кровати роскошного гостиничного номера, соединенного с номером француза общей дверью, накрывшись двумя пуховыми одеялами, и с каменным лицом читала Ницше.

Теперь уже Филипп ухаживал за ней. Он, как мог, старался быть терпимым, однако литературно-философский выбор родственницы его явно нервировал. Принося на подносе горячее молоко, накрытое кружевной салфеточкой, и мед в хрустальной розетке, он многозначительно поглядывал на обложку, несколько раз порывался задать какой-то вопрос, но каждый раз его останавливала внутренняя деликатность и болезненное состояние подопечной.

На третий день, проверяя градусник, Филипп обнаружил, что температура упала до относительно безопасного уровня, и тогда не выдержал:

— Mon Dieu, но почему Ницше?!

Не поднимая глаз, Даша перевернула страницу.

— А что я должна читать в такой обстановке? — хрипловато спросила она. — Сказки матушки Гусыни?

— Но Ницше!

Молодая женщина опустила книгу и громко, насколько позволяло ее больное горло, произнесла:

— За неделю убили почти всех моих родственников. Я имею право читать все, что сочту необходимым. Даже «Майн кампф».

Филипп грустно покивал головой.

— Мне остается надеяться, что месье Полетаев скоро появится.

И тут же от двери послышался бодрый голос:

— Привет умирающим! Отчего такой больничный запах? В дверном проеме сиял подполковник Полетаев.

— Серж, дорогой! — Филипп бросил поднос и устремился навстречу долгожданному гостю.

Они троекратно, с большим чувством расцеловались. От неожиданности позабыв, что тяжело больна, Даша приподнялась на локте.

— Что это вы сейчас делали? — недоверчиво поинтересовалась она.

— Здоровались. — Месье Кервель выглядел удивленным. Полетаев все же чуть смущенным.

— Да вы с ума сошли! — Даша скинула одеяло и попыталась встать с кровати. — Даже я при встрече с ним не целуюсь. Какая пошлость!

— Еще бы для вас это не было пошлостью! — Филипп всплеснул руками. — Женщина, читающая Ницше, вряд ли захочет целоваться с мужчиной.

— Это правда? — Полетаев устремил взгляд на обложку книги, лежащей на прикроватном столике.

— Серж, мой друг, это невыносимо! — продолжал жаловаться Филипп. — За три дня мадемуазель Быстрова прочитала «Антихристианина», — он сделал паузу и перекрестился, — «Что сказал Заратустра» и…

— За три дня? — В голосе подполковника прозвучало сомнение, — Тогда, mon cher Filippe[26], не переживайте — вряд ли Дарья Николаевна сумела усвоить материал. Ницше — автор хоть и спорный, но все же требует некоего умственного напряжения, а главное — времени на осмысление.

— Ха-ха-ха! — Даша состроила рожу. — Я уже давным-давно все осмыслила. Еще в университете. Просто захотелось рассмотреть некоторые его воззрения под иным углом. В свете новых общественных изменений.

— И подумать только, на что ты тратила свою молодость! — Подполковник присел в кресло и закинул ногу на ногу. — Стоит ли удивляться, что ты есть то, что есть.

Даша надулась:

— Дурак!

В ответ подполковник добродушно рассмеялся:

— Разве Заратустра не говорил тебе, что сквернословить некрасиво?

— Отстань. — Не обращая внимания на мужчин, Даша встала и завернулась в толстый стеганный халат — подарок заботливого дядюшки. — Смотрю, ты в хорошем настроении. Надо понимать, что все три дня прошли с пользой?

— Безусловно. — Полетаев с достоинством кивнул. — Я работал. На работе.

— То есть?