Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский

Рошковский снабдил Троцкого шубой, меховыми чулками, пимами, рукавицами, занялся поисками проводника и через местного крестьянина по прозвищу Козья Ножка нашёл такового — зырянина, горького пьяницу, но ловкого и бывалого, на которого вроде бы можно было положиться[509]. В намеченный день в Берёзове ставился любительский драматический спектакль. Это было по тамошним меркам выдающееся событие, на котором стремилась присутствовать вся местная «знать». Троцкий на очень краткое время появился в казарме, где давали представление, встретился с местным исправником, бодро сообщил ему, что чувствует себя намного лучше и сможет в ближайшее время выехать к месту ссылки. Тотчас вслед за этим он покинул казарму, переоделся и отправился в обусловленное место.

Положение могло осложниться тем, что посреди Берёзова торчала пожарная каланча, с которой было великолепно видно всё, происходившее вокруг, и на которой велось постоянное дежурство. Естественно, при обнаружении бегства власти прежде всего потребовали бы от дежурившего пожарного сведений, не заметил ли он, куда направился беглец. Однако и тут помог находчивый Рошковский, который организовал в ту же ночь по Тобольскому тракту, то есть в направлении противоположном маршруту Троцкого, вывоз каким-то крестьянином телячьей туши. (Когда бросились искать Троцкого, погнались за той телегой, замеченной с каланчи, но, кроме туши, в телеге ничего не было.)

21 февраля местные полицейские власти после недолгого расследования вынуждены были доложить начальству, что Бронштейн скрылся вместе с крестьянином Вонифатием Батмановым[510]. Троцкий весьма живописно рассказал о своём путешествии на оленях с пьяным проводником вдоль Северной Сосьвы. Видно, что это приключение глубоко врезалось ему в память, став своеобразным авантюрным эпизодом, украсившим жизнь ещё очень молодого человека, обычно прикованного к письменному столу или ораторской трибуне: «Нарты скользили ровно и бесшумно, как лодка по зеркальному пруду. В густых сумерках лес казался ещё более гигантским. Дороги я совершенно не видел, передвижения нарт почти не ощущал. Заколдованные деревья быстро мчались на нас, кусты убегали в сторону, старые пни, покрытые снегом, рядом со стройными берёзками, проносились мимо нас. Всё казалось полным тайны»[511].

Поездка на нартах длилась целую неделю. По мере приближения к Уралу стали появляться поселения и встречные обозы. Троцкий выдавал себя за инженера из полярной экспедиции барона Толя (правильнее — Толля). Сама по себе эта версия была до предела легкомысленной, ибо последняя полярная экспедиция барона Эдуарда Васильевича Толля 1900–1903 гг. уже давно завершилась, а сам Толль пропал без вести в 1902 г. (между прочим, в этой экспедиции участвовал будущий руководитель белого антисоветского вооружённого движения адмирал А.В. Колчак, объявивший себя в конце 1918 г. Верховным правителем России).

Однажды Лев натолкнулся на человека, который сам раньше участвовал в экспедиции Толля. Человек этот набросился на встреченного им «товарища по экспедиции» с разнообразными расспросами, на которые ответы дать было невозможно. К счастью, собеседник Льва был пьян и усилить это его состояние не представляло серьёзного труда, чем Троцкий и воспользовался, расставшись с припасенной на всякий случай бутылкой рома. После эмоциональных возгласов дружбы «бывший полярник» распрощался с опасным встречным, из-за которого чуть не сорвался побег будущего руководителя российской революции.

А вот дальше без особых приключений, благодаря доверчивости и безразличию местных чиновников и железнодорожников, Троцкий добрался до магистрали, откуда дал закодированную, но легко понятную телеграмму Наталье, находившейся в это время в местечке Терриоки, в Финляндии. Ей назначалась встреча «на узловой станции», и оставалось только гадать, какую именно крупную станцию муж имел в виду[512].

К этому времени Наталья успешно разрешилась от бремени, родив сына, которого назвала в честь отца Львом. Когда Лев Львович Седов вырастет, он станет одним из главных помощников своего отца в оппозиционной деятельности против сталинского руководства, а затем и в эмиграции. Пока же Наталья, оставив ребёнка на попечение знакомым, отправилась в неведомый путь. Она знала только направление — в сторону города Вятка, ибо предполагала, что именно в районе этого города находилось то пересечение дорог, которое имелось в виду в телеграмме.

Так или иначе, встреча произошла на узловой станции Сонино, откуда супруги направились в Петербург. Наталья вспоминала: «Меня поражала свобода и непринуждённость, с которой держал себя Л[ев] Д[авидович], смеясь, громко разговаривая в вагоне и на вокзале. Мне хотелось его сделать совсем невидимым, хорошенько спрятать; ведь за побег ему грозили каторжные работы. А он был у всех на виду и говорил, что «это-то и есть самая надёжная защита»…[513] «Когда он зашёл в поезд, Лев Давидович чувствовал себя, как будто ему было душно в купе; он выскакивал на платформы, и здесь, глядя на сверкающую [от снега] степь, просто кричал от радости»[514].

Супруги сделали краткую остановку в Петербурге, а затем отправились в Финляндию, где Троцкий возобновил контакты с Мартовым и Лениным. Мартов и Ленин жили в соседних селениях. «Как всегда, у Мартова было множество мыслей, тонких, блестящих, но не было одной мысли, самой главной. Он не знал, что предпринять. В комнате Ленина царил, как всегда, образцовый порядок. Ленин не курил. Нужные газеты с пометами лежали под рукой. А главное — была несокрушимая, хотя и выжидательная уверенность в этом прозаическом, но необыкновенном лице»[515], — писал Троцкий в период, когда Мартов был объявлен врагом большевизма, а Ленин — непререкаемым авторитетом коммунистического движения.

Ленин дал Троцкому адреса для связи в Гельсингфорсе (Хельсинки). Одним из тех, к кому мог обратиться Троцкий за помощью, оказался столичный полицмейстер, принадлежавший к течению так называемых активистов, то есть революционных финских националистов. Полицмейстер обещал предупредить, если возникнет опасность с российской стороны. Вместе с женой и крохотным младшим Лёвой Троцкий поселился в посёлке Огльбю, пригороде Гельсингфорса. Именно здесь он написал свой драматический отчёт «Туда и обратно» о том, что было им пережито в последние месяцы, который вскоре вышел в Петербурге. Брошюра стала своего рода бестселлером. Она явилась литературной и политической сенсацией в различных кругах. Правая пресса негодовала по поводу беспомощности полицейских властей — председатель Петербургского Совета, приговорённый к вечному поселению за Полярным кругом, бежал, даже не прибыв на место назначения! Левый фланг, разумеется, мог за Троцкого только порадоваться. Издатели заплатили ему за книгу гонорар, который был небольшой, но дал возможность выехать нелегально за границу и возобновить обычные занятия — политическую деятельность и журналистику.