Малахов курган - Сергей Григорьев

Веня подъехал к Чёртову мостику и привязал лошадь Нахимова к коновязи там, где ее обычно оставлял адмирал, приезжая на Малахов курган. Уже смерклось. На бастионе шла суматоха, обычная во время смены гарнизона. Левым фасом бастион палил в сторону Килен-балки. За мостиком среди матросок с узелками Веня заметил мать. У Анны в руках был чугунок, завязанный в платок, – она собиралась вместе с другими нести ужин сыновьям.

– Маменька, Михаила убило! – со слезами закричал Веня, подбегая к матери. – Насмерть убило! Он батеньке велел сказать…

Лицо Анны окаменело. Она обняла Веню, упала перед ним на колени и прижала лицом к его груди. Чугунок с борщом выпал у нее из рук.

Матроски окружили Анну с сыном. Плечи ее вздрагивали от плача.

– Маменька, не плачь, голубушка, ведь я понял, что Миша велел батеньке сказать: долг-то Миша за батеньку отплатил…

Мать крепко прижала сына к груди. Матроски тихо переговаривались, утирая слезы. Одна женщина сказала:

– Не одного твоего, поди, там убило. И мой там.

Анна поднялась с колен и ответила:

– Все свой долг отплатят. Пойдем, сынок, скажем батеньке. Он с Павлом Степановичем в блиндаже… Им нужно знать, что ты на люнете видел.

Анна с Веней направились к блиндажу начальника Корниловского бастиона и увидели Нахимова, Тотлебена и Васильчикова на скамье перед входом в блиндаж. Около них стояло несколько офицеров и ординарцев, ожидающих приказаний. Тотлебен о чем-то спорил с Васильчиковым. Нахимов молча слушал их. Позади Нахимова с его плащом на руке стоял Андрей Могученко.

Анна, держа сына за плечи, выдвинула его вперед и поставила перед Нахимовым. Взглянув на Веню, Нахимов рассеянно улыбнулся и обратился к Тотлебену:

– Вы хотите ехать на Волынский редут? Зачем-с?

– Узнать, в чьих он сейчас руках.

– Важнее знать, что на Камчатском люнете. Вот перед вами вестник оттуда… Юнга, ты ушел с «Камчатки» после нас?

– Так точно! – ответил Веня и, сбиваясь, торопливо начал рассказывать, что видел.

На Камчатском люнете – французское знамя. Французов очень много. Орудия не успели заклепать. И юнга Могученко-четвертый не успел заклепать свою медную «собачку»… Генерал Хрулев ведет на выручку «Камчатки» батальон пехоты…

Вспомнив главное, что надо сказать, Веня снял из-за спины ружье брата, поставил его прикладом на землю и, глядя через голову Нахимова на отца, прибавил:

– Мишу убило. Он остался там мертвый. Вот его ружье. Он велел тебе, батенька, сказать: «Беги, скажи батеньке…»

Веня почувствовал, что руки матери крепко сжимают его плечи, и смолк, не решаясь высказать в лицо отцу свою догадку. В смущении юнга посмотрел на Нахимова и сказал:

– Я, ваше превосходительство, на вашей лошадке с люнета ускакал… Он тут, за Чёртовым мостиком, привязана.

Потом Веня увидел глаза отца и понял, что он догадался о том, чего сын не договорил. Лицо Андрея Могученко задергалось и сморщилось: он старался не заплакать.

Нахимов поднялся со скамьи и, сняв фуражку, склонил голову в раздумье. Веня со страхом ждал, что он скажет.

Адмирал поднял голову. На лице его не было ни тени печали. Лицо Нахимова светилось. Спокойно глядя в лицо Анны, Нахимов сказал:

– Все мы исполним свой долг перед Отечеством честно и до конца. Все здесь ляжем. Я отсюда не уйду ни живой, ни мертвый.

Потом Нахимов встретился глазами с Веней и, чуть улыбаясь, прибавил:

– За то, что лошадку мою привел, юнга, спасибо. Я у тебя в долгу.

Оборотясь к Тотлебену, Нахимов заговорил о деле:

– Пожалуй, что теперь нам, Эдуард Иванович, надо съездить на Забалканскую батарею. Если Хрулев выбьет французов с люнета, они не удержат и редутов за Килен-балкой… Вы согласны, князь? – обратился Нахимов к Васильчикову.

– Конечно! – быстро ответил Васильчиков. – Никто лучше полковника не может судить о состоянии редутов и что там надо сделать…

Веня в это время стукнул прикладом ружья Михаила о землю.

– Ружье отдай отцу! – жестко закончил Нахимов.

Веня отдал ружье. Андрей Могученко вскинул ружье на плечо, как свое, и молодцевато зашагал к Чёртову мостику. Анна шла рядом с ним. Юнга Могученко-четвертый плелся за ними недовольный.

Андрей и Анна, забыв о Вене, говорили между собой.

– Ну, Ондре, заплатил ты долг…

– Долг отдал, теперь процент платить буду. Я-то, старый дурень, думал: очень просто, самому не довелось – сын заплатит. Ан нет. Каждый за себя сам платить должен, верно сказал Павел Степанович.

Анна вздохнула:

– Ты все о себе, Ондре, а Павел Степанович про давнее говорил… Он тогда тебя спасать кинулся – свой долг исполнил. У каждого свой долг. Миша, месяц мой ясный, свой долг исполнил, а не за тебя ответил.

– Никак, ты, Анна, меня учить собралась! – сердито ответил Могученко. – Что я, не понимаю долга службы? По долгу службы не обязан был мичман Нахимов шлюпку в шторм спускать и матроса изымать из моря. Кто был штурвальный Андрей Могучий? Был и есть матрос сверхсрочной службы. Я свой долг понимаю. А из мичмана Нахимова вышел адмирал Нахимов. Погибни он, что будет с нами со всеми! Без него и Севастополю конец.

– Ох-хо-хо!.. – снова вздохнула Анна. – А мне свои долги и платить нечем. Полный я банкрут[329].

Андрей Могученко помолчал и тихо ответил:

– Свои долги ты заплатила. Все тебе прощено.

Веня не понимал разговора отца с матерью и сердился. Он напомнил о себе:

– Заладили: «долги, долги»!.. А у меня на люнете «собачка» осталась. Какой я теперь комендор? Думал, Павел Степанович Мишин штуцер мне отдаст. А он, ну-ка, отцу велел отдать! Знал бы – не брал. Зачем тебе винтовка?

Отец повернулся к Вене и сердито ответил:

– Мне-то зачем? Вот тебе и на! Ведь я теперь должен место Михаила заступить…

Генерал Хрулев отбил у французов Камчатский люнет, но двух батальонов оказалось недостаточно, чтобы его удержать. Французы вновь послали атаковать «Камчатку» несколько полков пехоты, поддержанных жестоким перекрестным огнем со всех их батарей. Хрулев отступил с люнета. Неприятель не преследовал отступающих, ограничившись ружейным огнем им вслед.

Тотлебен, приехав на Забалканскую батарею, убедился, что редуты за Килен-балкой прочно заняты французами, о чем и донес генералу Хрулеву.