Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова

– Помню.

– Вы с тетей сидели, и у тебя было насмешливое лицо, а я таксердилась, что ты над ней смеешься. Мы потом с ней поссорились. Я ей говорила,что она все придумывает, что никакой ты не хороший человек, что ты над нейпросто… издеваешься.

– Я не издевался.

– Я вам чай подавала и плетенку с печеньем высыпала тебе набрюки, а ты все равно меня не заметил.

– Не заметил.

– Почему?

– Что – почему?

Архипов поднял ее за узкие бока и посадил на стойку, так чтоона стала выше его, зато прямо перед его носом оказалась упругая грудь,прикрытая Любаниной розовой кофтенкой, и атласная шея, и он уже чуть недобрался до всего этого, как вдруг что-то загрохотало у него за спиной, какбудто случился горный обвал, и он некоторое время соображал, что это такое игде он находится, потому что смутно ему помнилось, что ни в каких горах он бытьне может, а потом еще раз загрохотало, и Машу со стойки как ветром сдуло.

Он даже застонал тихонько от разочарования.

Брат Макс поднимал штангу.

Следом за Машей Архипов воздвигся в дверном проеме иобнаружил мальчишку, лежащего спиной на узкой кожаной скамейке. Вес, надетый нагриф и рассчитанный на Владимира Петровича Архипова, Макс Хрусталев никак немог взять, даже если бы он подключил к себе все существующие в природебатарейки “Энерджайзер”.

Штанга поднималась в пазах сантиметров на пять и с грохотомобрушивалась обратно. На сосредоточенном лбу Макса выступили крупные каплипота, а на руках вздулись толстые вены.

– Ох-хо-хо, – сказал Владимир Петрович, – вот беда.

Штанга снова с грохотом упала, и Макс вскочил с узкойскамейки.

– Здрасти.

– Будь здоров, – поздоровался Архипов, – тренируешься?

– Чего?.. А нет, это я так.

– Если так, то надо вместо четырех один диск поставить.

Макс презрительно пожал плечами:

– Один не интересно.

– Нисколько не интересно. Семь потов сойдет, пока триста развыжмешь.

– Ско-олько?!

– Столько.

– Маньк, знаешь, он каждый день качается! – похвастался МаксВладимиром Петровичем. – Сам сказал. Я тоже… попробовать хотел.

Маша подошла и погладила мальчишку по голове. Он хмуроглянул на Архипова и вывернулся.

Все ей представлялось, что она видит того, которому год икоторый мусолил рогалик, а потом ковылял по берегу озера, держа в руке прутик,и было очень тихо, и холодно, и лист, падая, шуршал и цеплялся за голые ветки,и во всем мире они были одни, и он хохотал, разевал младенческий розовый ротишкос четырьмя зубами и от хохота валился на спину в пожухлую траву, а онаподнимала его и отряхивала сиротское коричневое пальтецо, а потом в сумеркахони катили домой, и рогалик был съеден, а дома их никто не ждал.

А потом ее увезли в Москву, а он остался. На целыхпятнадцать лет.

Архипов вдруг увидел, что они похожи – брат и сестра. Простоудивительно похожи. Наверное, раньше он не замечал, потому что не обращалвнимания.

Как она ему сказала – ты никогда меня не видел?

– Володя, тебе, наверное, на работу надо, – вдругспохватилась она. – Сейчас я быстро приготовлю завтрак… или ты не завтракаешь?

– Завтракаю.

– Тогда я сейчас приготовлю. Или нам… лучше уйти?

– Вам лучше глупостей не говорить, – посоветовал Архипов.

Ему непременно нужно поговорить с ней. Он был уверен, что всвою квартиру она не должна возвращаться, но как сказать ей об этом, не знал.

Все дело в том, Маша, что в ваше отсутствие я нашел в вашейквартире труп. Трудно объяснить, зачем меня туда понесло, но тем не менеепонесло, труп я нашел, а потом вывез и бросил на дороге, потому что думал, чтоэто вы юриста прикончили.

Кстати, это вы или все-таки не вы?

Замечательно.

Рассердившись, Архипов ушел в ванную и захлопнул за собойдверь.

Целоваться нельзя – брат Макс в любую минуту может ихзастать. Поговорить негде – в “холостяцком флэте”, оказывается, совершенноневозможно уединиться. О том, чтобы соблазнить ее, можно смело забыть – он ещене до конца “исполнил свой долг”, а она “бедная сиротка”, напуганная гадкимилюдьми.

Вот черт побери!

Или вовсе не рассказывать ей про труп?

Когда он вышел из ванной, оказалось, что Маша ужеприготовила завтрак – гигантский омлет с грибами и красным перцем, кофе и сок.

Архипов вытаращил глаза.

Она сидела за стойкой и вскочила, как только он появился вдверях. На стойке стояли три чашки, три стакана и три тарелки. Оранжевый сок встаканах сиял электрическим светом. Кофе пах так вкусно, как пах только, когдаего варила мать, сто лет назад. Омлет золотистым краем вылезал из широкойсковороды. Тинто Брасс ухмылялся на своей круглой подушке.

– Э-э… садись, – пригласила Маша и покраснела. Издалекадоносились размеренные удары – Макс Хрусталев поднимал и бросал штангу.“Все-таки снял диски”, – понял Архипов.

– Тебе… кофе с молоком?

– Черный.

По утрам он никогда не пил сок, только немного французскойминеральной воды. Осознав, что смотрит на сок с некоторым отвращением – вот дочего довел “уютный холостяцкий флэт”! – Архипов залпом выпил полстакана.

– Маша, я хочу, чтобы вы некоторое время пожили у меня, –бухнул он и уставился в свою чашку.

– Зачем? – не поняла она.

Положила ему омлет, и пристроилась рядом, и положила настойку худые локти, и придвинула к себе свою чашку, и положила сахар, ипомешала серебряной ложечкой, по которой скакал солнечный зайчик, – как будтоэтим утром началась в его доме та самая “настоящая жизнь”, о которой онпечалился так недавно.

– Разве… все не кончилось, Володя?

– Я не знаю, – ответил Архипов, рассматривая свою новую“настоящую жизнь”, – точно не знаю.

– Как?! А разве вчера…

– Маш, все, что было вчера, закончилось. В этом как раз никакихсомнений нет.

– А в чем у тебя… сомнения?

Архипов отхлебнул кофе и принялся за омлет.

– Откуда у Лизаветы взялся нож? Она притащила мне нож исказала, что он предвестник смерти. Дождь кровавый, затмение небес, все дела.Где она его взяла, ты не знаешь? Она мне сказала, что он появился сам по себе иона нашла его под своей кроватью.