90-е: Шоу должно продолжаться – 4 - Саша Фишер

почему вдруг временных заводских рабочих заселяют в такие хоромы, а не в комнату в общаге. Но об этом, как выяснилось, уже подумал ее отец.

— Прикольно, — сказала Ева. — Папа сказал, что раньше это была квартира замдиректора, но он проворовался и сейчас ее временно используют вот так… Интересно, кому она потом отойдет?

— Твой папа мог бы меня и предупредить, — хохотнул я. — Вчера чуть было не решил, что дверью ошибся.

— Папа такой, да, — усмехнулась Ева. — Любит сюрпризы. Давай помогу! Есть еще один фартук?

Снова запиликал звонок, и в квартиру ворвалась Лариска. Бросила в прихожей пластиковый пакет с ярким портретом белокурой красотки. По нынешней школьной моде такие было принято носить вместо портфелей.

— Уоооооо! — заверещала она откуда-то из глубин квартиры. — Шик-блеск, хочу здесь жить! Вовка, обалденная какая квартира! И Топтыжка уже тут, красота! Ой, а можно музыку включу?

— Только не совсем уж попсу! — крикнул я.

— Лаааадно! — отозвалась сеструха.

Из динамиков зазвучал бодрый ритм какой-то из песен Майкла Джексона. Сеструха проскользила в одних носках по паркету прихожей, изображая лунную походку.

— Лариска, ты могла бы домой хоть забежать после школы, — фыркнул я.

— Ой, не нози! — огрызнулась Лариска. — Там Грохотовы в полном составе, а эта их Лена в последнее время на меня смотрит щенячьими глазами и вообще не отлипает. Зашла бы домой, она бы обязательно за мной увязалась!

— Аргумент, — хмыкнул я. — Тогда хоть пакет из-под ног убери, а то затопчут «ангелочки», когда придут.

И словно в ответ на мои слова, звонок в дверь снова запиликал.

— У меня тост, — сказал я и внимательно оглядел всех гостей. Кроме моих «ангелочков» в полном составе, Евы и Лариски, я позвал еще Жана с Ириной, Свету-Эклер и Наташу. Несулчайная компания, конечно. Моя нынешняя действующая команда, можно сказать. Еще долго обдумывал, не вызвать ли Беса, но покрутил эту мысль в голове и отложил на потом. Все-таки квартира у меня не резиновая, а к Бесу обычно еще и какие-нибудь женщины прилагаются, так что… Потом, в общем. — У всех налито? Отлично! Итак, однажды к дону Хуану пришли его ученики и спросили: «О великий учитель, ты же говорил, что плоть бренна, а все сущее вечно, а роскошь развращает, ведет к деградации и вот это вот все». «Ну?» — отвечает дон Хуан. «Тогда почему же в твоей пещере двуспальная кровать, джакузи и две горничных с вот такими сиськами?» — спрашивают ученики. «О, это великое испытание, которое мне должно пройти в одиночку! — с пафосом сказал дон Хуан. — Усмирение плоти через негу и изобилие…» «Ой, а можно нам тоже такое испытание⁈» — взмолились ученики. «Ваше просветление еще недостаточно велико!» — ответил дон Хуан и поднял со значением палец. Ученики повесили головы и утопали восвояси. А дон Хуан наполнил свое джакузи, плеснул себе вискаря на два пальца, и приказал сисястым служанкам танцевать для него соблазнительные танцы. «Почему-почему… — пробормотал дон Хуан. — Потому что пошли вы на хрен, вот почему…»

Все хором заржали, так что заканчивать тост мне пришлось, перекрикивая своим еще не вполне восстановившимся голосом сразу всю компанию. Вопрос Лариски: «А что такое джакузи?» утонул в общем шуме.

— С новосельем меня, братишки и сестренки, — сказал я. — Ну и за моих лучших друзей, конечно!

— Эй, что еще за два тоста в один? — возмутился Бегемот. — За друзей отдельного тоста жалко, да?

— Тссс! — ухмыльнулся я. — На самом деле я просто пока подходящую историю про дона Хуана не придумал.

В роли бокалов для вина сегодня были чайные кружки и стаканы, которые нашлись в кухонных шкафах. Какими-то особыми изысками накрытый стол не отличался — колбаса, сыр, нарезанные фрукты. Ну и в духовке еще дозревало горячее, на котором настояла Ева. Мол, але, что еще за новоселье без жрачки от пуза? Так что мы в шесть рук начистили картофана, покидали сверху вездесущие ножки Буша и засыпали все это тертым сыром. Полезность этого блюда стремилась даже не к нулю, а к отрицательным значениям, но такие уж времена, что поделать? Мой отравленный здоровым образом жизни двадцать первого века мозг уже даже перестал протестовать.

— Прикиньте, я пошла вчера в «Петушок» вечером, — сказала Наташа, пригубив вино из своей чашки. — Ну и как-то одно за другое, потом мы в общагу политеховскую переместились, в пять утра, я помню, мы еще на столе танцевать пытались, а он сломался… Блин, синяк теперь на заднице… Оу… Это я к чему? А! Так вот, меня будят утром и говорят: «Наташа, у тебя же сегодня экзамен по философии!» Оказывается, я всю ночь всей компании этим фактом мозги полоскала, ответственная какая… Ну, я встаю. Одеваюсь, как механическая кукла. А похмельные рожи с мамонтов ржут. Мол, какой тебе экзамен, ты же едва тепленькая. И тут я, такая: «А спорим, на пятерку сдам?» Поспорили. Я прихожу на экзамен. Не очень помню, как собиралась, честно. Беру билет. Открываю сумку. Выставляю на стол будильник, выкладываю вилку и нож. И кубик-рубика. Если честно, я понятия не имею, когда я это все в сумку положила. Сама офигела. А уж философ так вообще был в ауте. Сидит смотрит. Я, с невозмутимым видом завожу будильник и пятнадцать минут гипнотизирую пустой листочек. Потом будильник звенит, и я иду отвечать. Что-то отвечаю с уверенным видом. Кажется, я такую чушь несла, что даже однокурсники охренели. Молча. «У меня все!» — говорю. А философ, такой. «Хорошо, Наташа…» И ставит мне пятерку. И я гордо ухожу. А я, если честно, даже билет прочитать не могла, у меня все плыло перед глазами. А вы говорите, дон Хуан!

— Ты его загипнотизировала! — захохотал Бельфегор.

— Блин, я бы тоже пятерку поставил! — Бегемот тоже заржал. — На всякий случай, чтобы ты на пересдачу не явилась.

— Ну вооот, — Наташа закатила глаза. — А я-то губу раскатала, что философ в меня просто влюбился и хочет от меня детей!

Болтали, смеялись. Легкомысленный треп периодически переходил к обсуждению то грядущего ответственного концерта, то идей новых клипов, то выбору даты, когда устроить запись для альбома. Астарот считал, что надо сначала наработать достаточно песен, а уже потом всей кучей их записать. Бельфегор с ним спорил,