Русский волк - Андрей Астахов

за что не одолел подъем. Когда я, запыхавшийся, с дрожащими от напряжения ногами, вернулся к месту стоянки, Беа уже расседлала лошадей, сложила в одну кучу тюки с поклажей и, отойдя от лагеря на десяток шагов, села на землю и ушла в медитацию. Флавия, привычно взяв на себя обязанности нашей поварихи, перебирала овсяную крупу для каши. Она что-то тихо напевала себе под нос, но я не мог разобрать ни мотива, ни слов. Отдышавшись, я достал огниво и развел костер, благо вокруг валялись горы валежника. Пламя быстро разгорелось, и я, помогая Флавии, приладил над огнем котелок с водой.

— Что ты там пела? — спросил я.

— Пела? — Флавия вначале не поняла, потом смущенно улыбнулась. — А, это баллада, которую папа очень любил. Он часто просил меня ее спеть.

— Что за баллада?

— Это старая лотийская легенда о рыцаре, который очень любил свою жену, и она любила его. Однажды король приказал идти рыцарю в далекий поход, но придворный маг предупредил рыцаря, что в этом походе он будет убит. Есть лишь одно средство избежать смерти, сказал маг — оставить дома свое сердце, превратив его в алую розу. Рыцарь согласился, и маг превратил его сердце в розу, и воин, прощаясь, отдал эту розу своей жене, чтобы она помнила о нем и ждала его возвращения. Проходили недели и месяцы, и однажды утром женщина увидела, что роза начала вянуть и поняла, что ее супруг ранен и может умереть. И она полила розу водой, но роза не ожила. Тогда женщина полила розу молоком, и она вновь не ожила. В отчаянии женщина разрезала вены на руке и окропила розу кровью, но от этого роза совсем почернела и начала осыпаться. И тогда женщина очень-очень горько заплакала. Ее слезы упали на умирающую розу, и она ожила. Рыцарь избежал смерти и вернулся домой к любимой жене.

— Красиво, — сказал я. Меня очень тронуло выражение лица Флавии, с которым она рассказывала легенду. — Душещипательная история, я бы сказал.

— А в вашем мире есть похожие песни? — внезапно спросила Флавия.

— Когда-то были. Но потом люди изменились, и сейчас песен о рыцарях, розах и преданных женах уже не поют.

— А какие поют?

— Разные.

— Я вспомнила, как ты пел на Топях. Если честно, та песня показалась мне красивой.

— Ты же сказала, она глупая!

— Разве? — Флавия сделала самое невинное лицо. — Наверное, ты что-то путаешь. Вода закипает, надо крупу засыпать.

— Сим! — позвала меня Беа.

Я подошел. Демонесса стояла у края поляны, сжав в руках трофейный арбалет. Мне очень не понравилось выражение ее лица.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросила она.

— Нет, — ответил я, прислушавшись к своим ощущениям. — А что…

— За нами наблюдают.

Я присмотрелся, но ничего не заметил в плотной стене леса, встающей по ту сторону дороги. По спине у меня пробежал неприятный холодок.

— Я ничего не вижу, — сказал я. — Может, показалось?

— Нет, не показалось. Нам нельзя здесь оставаться. Мы поедем дальше.

— Как скажешь.

Что мне не понравилось больше всего, так это явственно написанный на лице Беа страх. Нужно что-то особенное, чтобы напугать демантра, я это давно понял. А тут Беа испугалась. Мы уже сидели в седлах, и я спросил ее, в чем дело, на что получил в ответ одно-единственное слово:

— Магия.

— Думаешь, нас все-таки выследили? — У меня упало сердце.

— Нет, это что-то другое. Лошади тоже беспокоятся.

В самом деле, наши скакуны начали храпеть, фыркать и беспокойно прясти ушами, точно вблизи появился какой-то опасный хищник. Я на всякий случай обнажил меч и положил его плашмя на правое плечо, накрутив поводья на левую руку.

От места стоянки мы проехали, наверное, километра три на запад. Солнце пошло на закат, и луга, через которые мы шли, стал затягивать белесый клочковатый туман. Вскоре он стал таким плотным, что Беа остановилась, и я услышал, как она выругалась.

— В чем проблема? — спросил я, подъехав ближе. — Мы и дальше можем ехать по дороге, она хорошо различима. Рано или поздно приведет куда-нибудь.

— Наверное, ты прав, — сказала демонесса и пришпорила лошадь.

Туман между тем окружил нас плотной стеной, и от этого по коже ползли мурашки. Туман всегда наводит на разные мистические мысли, а уж такой, да еще сгустившийся так внезапно и быстро, да в чужом, полном всякой чертовщины мире — тем более. Я даже не заметил, как страх заставил нас перейти с быстрой рыси на галоп. Остановились мы только, когда лошади начали уставать.

— Проклятье! — воскликнула Беа, глядя на дорожную грязь. — Это ведь наши следы!

— Хочешь сказать, мы заблудились? — спросил я, прекрасно понимая, что ничего хорошего в ответ не услышу. Беа только кивнула и вновь выругалась.

— Ничего не понимаю, — сказала она. — Дорога водит нас по кругу.

— Заколдованное место, — добавил я. — Что делать?

— Искать верный путь.

Я хотел ответить, но тут в тумане вокруг нас раздался такой громкий, дружный, многоголосый и тоскливый вой, что кони испуганно заржали, Флавия завопила, а у меня изо всех пор на теле выступил ледяной пот. Ощущения были самые кошмарные.

Беа рванулась вперед, мы за ней. Не могу сказать, сколько продолжалась эта бешеная скачка — наверное, долго. Мы неслись по раскисшей дороге, и грязь из-под лошадиных копыт летела фонтанами, а вслед нам несся повторяющийся время от времени вой, и казалось, что с каждым разом он становится все ближе.

Вокруг нас замелькали деревья — странные, корявые, с грубой корой, похожие на головешки, — а еще через пару минут прямо перед нами выросла высокая, в четыре человеческих роста, стена из необработанного камня. Над стеной в пелене тумана угадывались очертания круглой зубчатой башни.

Еще несколько мгновений мы неслись галопом вдоль стены, пока справа от нас не открылся вход во двор крепости. Ворота, покорежившиеся и изъеденные ржавчиной, были распахнуты наружу. Мы вихрем пронеслись мимо них и завертелись во дворе, пытаясь успокоить лошадей. Беа первой соскочила с седла, бросилась к воротам, чтобы закрыть их. Я поспешил ей на помощь. Высокие окованные железом створы оказались очень массивными, петли, на которых они висели, проржавели насквозь, и нам даже не удалось сдвинуть их с места.

— Лошади! — крикнул я.

Беа поняла. Метнулась к своему коню, сорвала с луки седла свернутую кольцом прочную веревку из сыромятной кожи, быстро нацепила петлю на луку, а второй конец бросила мне. Я трясущимися руками вдел его в скобы засова и туго затянул. Беа повела лошадь в повод, створ дрогнул и с противным скрипом пополз по замшелым растрескавшимся плитам,