Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза

Однако, они тотчас же выслали есаула Гулика для осмотра пожалованной земли, а в то же время обрядили в Петербург депутатов с тем, чтобы они испросили грамоту на вечное владение. В депутаты выбрали Головатого, двух майоров и 5 казаков.

Пока есаул Гулин странствовал по диким пустырям Черноморья, Головатый с товарищами распинались в столице за судьбу своего войска. Долго они не могли получить доступ к Императрице. Вельможи пышного двора недоумевали, как можно ввести во дворец этих полудиких людей? Головы у них бритые, говорят они не по-людски, точно мычат, вместо, ответа: «Эгэ», «та ни», «а тожь» – таких слов, ведь, никто не поймет! Однако Головатый, благодаря старым знакомствам, добился, что прием депутации был назначен в одно из воскресений.

Наступил желанный день. Съехались во дворец придворные, чужеземные посланники, министры, съехался весь генералитет. В тронной зале чинно все ожидали выхода Императрицы. Вдруг входят в залу черноморцы: впереди Головатый в зеленом чекмене (бешмете), обшитом полковничьими галунами, в белой черкеске, широких шароварах и в красных с серебряными подковами сапогах. Весь обвешанный орденами, покручивая свои длинные усы, он сурово посмотрел на всех и стал на указанном месте. Обедня кончилась, говор в зале утих, и вот Государыня величественно вступила между двумя рядами. Медленно и с кроткой улыбкой она подошла к черноморцам. Старый запорожец оживился, его глаза заблистали радостью, он громко и ясно произнес по-русски приветствие от своего коша. Государыня ласково выслушала и подала ему руку.

Головатый упал на колени, залился слезами, причем троекратно облобызал царскую руку. Государыня еще с минуту простояла, потом удалилась в свои покои. В тот же день была объявлена воля Императрицы, чтобы Головатый подал записку о нуждах войска Черноморского. Записку сейчас составили и подали куда следует. В ней Головатый изобразил жалкое положение бывших сечевиков, принужденных поспешно подниматься в далекую окраину, распродавать скот, свои убогие пожитки, а надолго ли? – про то они не ведают.

Пока записка ходила по рукам, Головатый проживал в столице. Все знаменитые вельможи наперерыв зазывали его к себе на обеды, на вечера, с жадностью слушали его рассказы про Сечь, про нравы и обычаи запорожцев. Большинство русских людей того времени признавало в них не больше как разбойников, буйных, непоседлых. Часто Головатый брал с собой бандуру и, по просьбе хозяев, певал старые казацкие песни, то заунывные, от которых щемило сердце и навертывались слезы, то разгульные, от которых кружилась голова, сами собой ходили ноги. Депутатов приглашали на все придворные празднества. Особенно ласково относился к ним Великий Князь Константин Павлович. Однажды, проходя мимо Головатого, он завертел пальцами, точно хотел завернуть за ухо чуприну, причем спросил у него, отчего это черноморцы завертывают свою чуприну за левое ухо:

– Все знаки достоинства и отличий, Ваше Высочество, как-то: сабля, шпага, ордена, носятся на левом боку, то и чуприна, как знак удальства и храбрости, должна быть завернута за левое ухо.

Императрица узнала, что Головатому хочется заглянуть в ее комнаты, и тотчас приказала показать депутатам весь дворец, сверху донизу. Когда их ввели в ее собственный кабинет и показали на стол, где пишет Государыня, Головатый схватил перо, благоговейно его поцеловал и положил обратно на стол.

30 июня 1792 года в Сенате был получен Высочайший указ, в котором говорилось, что войску казачьему Черноморскому, собранному покойным генерал-фельдмаршалом князем Потемкиным из верных казаков бывшей запорожской Сечи, дана жалованная грамота на остров Фанагорию со всеми угодьями и землями между Кубанью и Азовским морем. А в грамоте, данной черноморцам, после перечисления их боевых заслуг, было сказано, что: «…войску Черноморскому предлежит бдение и стража пограничная от побегов народов закубанских; на производство жалованья кошевому атаману, войсковым старшинам и прочие по войску расходы повелевается отпускать по 20 тыс. рублей на год; предоставляется пользоваться свободною торговлею и вольною продажею вина на черноморских землях; равно впадающих в погрешности судить и наказывать войсковому начальству, но важных преступников отсылать к губернатору Таврическому. Высочайше жалуется знамя войсковое и литавры, кроме тех знамен, булавы, перначей и войсковой печати, которые от покойного фельдмаршала, по воле Императрицы, уже войску доставлены».

Через 2 недели депутаты прибыли в Царское Село, во дворец, принести Государыне благодарность за ее великую милость к войску Черноморскому. Головатый выступил вперед и с благоговением произнес: «Всемилостивейшая Государыня! Ты нас приняла яко матерь. Мы воздвигнем грады, населим села и сохраним безопасность пределов. Наша преданность и усердие к Тебе, любовь к Отечеству пребудут вечны, чему свидетель Всемогущий Бог». Допустивши к руке, Императрица пожаловала Головатому золотую шпагу, а всему войску на золоченом блюде хлеб-соль с вызолоченной солонкой, украшенной двуглавым орлом; все остальные депутаты были награждены следующими чинами, в том числе и младший сын Головатого. Перед отъездом из столицы им вручили Высочайшую грамоту в богатом ковчеге, знамя, литавры, войсковую печать, а для кошевого – саблю, усыпанную драгоценными камнями. Все это депутаты бережно уложили и повезли с собой. Между тем кошевой отрядил пятисотенный конный отряд, который встретил депутатов за 80 верст от Слободзеи.

На праздник Успенья собралось в кош все «верное» войско и построилось в две лавы, по обе стороны главной улицы. Около церкви стоял уже высокий помост, покрытый турецкими коврами, а на нем стол, прикрытый парчою для царских подарков. По левую сторону помоста стали полукружием старшины с булавами, знаменами и значками; по правую – духовенство в полном облачении. Кошевой Чепега и войсковой писарь ожидали на возвышении. Как только подъехали депутаты, раздались один за другим три пушечных выстрела, после чего старшины вышли навстречу с хлебом-солью от войска. Головатый, приняв хлеб-соль, пошел между лавами; перед ним несли штаб-офицеры Монарший хлеб-соль, покрытый материей; сам Головатый держал блюдо с грамотой, один из его сыновей нес письмо кошевому, другой – жалованную саблю. Все время палили из пушек. Потом орудия замолкли, Головатый стал говорить приветствие. После краткой речи он передал кошевому по порядку все Высочайшие дары, после чего препоясал его саблей. Кошевой поцеловал хлеб-соль, а грамоты передал войсковому писарю, который сейчас же их прочел во всеуслышание. После этого Чепега приветствовал от себя все войско, собранное на тот случай. «Ой, спасибо ж нашей матери, за ее милости», – отвечали задушевно черноморцы. Когда духовенство двинулось в церковь, штаб-офицеры понесли стол с подарками и поставили его перед иконой Спасителя. Екатеринославский архиепископ Амвросий начал божественную литургию, после которой был торжественно отслужен молебен с многолетием, при звоне колоколов, учащенной пальбе из пушек и ружей. Из церкви царские дары отнесли в дом кошевого, где Монарший хлеб разделили на