Невернесс - Дэвид Зинделл

— Ну так как — много собрала?

— Право, не знаю.

— Ты уже три дня мотаешься по пещере — сколько тебе еще понадобится? — Мы планировали собрать не меньше двадцати образцов девакийской плазмы и тканей — по пять от каждой из четырех семей. По словам мастер-геноцензора, этого должно хватить, чтобы составить понятие о хромосомах всего племени.

— Не знаю, — повторила она.

— Почему бы просто не сосчитать их?

— Откуда у тебя эта мания — все считать?

— У меня математическое мышление.

Она потерла руки и подула на них. В воздухе стоял пар от ее дыхания.

— Ты хочешь спросить, со сколькими мужчинами я имела дело — так вот, их недостаточно. — За сим последовала так бесившая меня скраерская поговорка: — Что будет, то было; что было, то будет. — Катарина согнула пальцы. — Я не Бардо и не считаю своих…

— Сколько?

— Ответить на твой вопрос было бы жестоко.

— И все же — сколько? Семь? Восемь? Эта варварская оргия длится трое суток.

— Меньше, чем ты полагаешь. Я люблю мужчин не до такой степени, как вы с Бардо — женщин.

Я подошел к ней и схватил ее за руки.

— Двое? Трое? Все это время я не мог тебя найти. Сколько их было?

— Мужчина был только один — понимаешь? — с грустной улыбкой ответила она.

Еще бы не понять. Передо мной сразу возникли нагие тела ее и Лиама. Я пытался думать о другом, но не мог. Моя прекрасная Катарина лежала под ним, прижимая к себе его ягодицы. Эта картина горела во мне, напоминая похабные фрески, которые переливаются под белой кожей инопланетных шлюх. Я стиснул зубы и спросил:

— Значит, ты все время была с Лиамом? Почему?

— Лучше мне не говорить. Это было бы жестоко…

Настаивать было глупо, но я в тот день был особенно глуп и повторил:

— Почему?

Она отняла у меня руки и сказала:

— Лиам не такой, как другие мужчины… цивилизованные мужчины.

— Мужики, они и есть мужики. Чем это он такой особенный?

— Когда он… когда я… когда мы вместе, он не думает о болезнях, о других мужчинах, с которыми я была, о последствиях… он не всегда думает, понимаешь? Знаешь, как здорово быть с кем-то, кто в такой момент только твой?

— Нет, — честно ответил я.

— Это экстаз.

— Экстаз, — повторил я, глядя ей в глаза. От ревности у меня напряглись жилы на шее.

— С Лиамом это так же естественно, как дышать… он терпелив, понимаешь?

Я закрыл глаза и представил себе этот самый экстаз — представил Катарину с зажмуренными веками, с запрокинутой головой. Моя ревность преобразовалась в желание, гнев уступал место похоти. Пульсирующая кровь распирала меня изнутри. Несмотря на эти разгульные три дня, а может, как раз благодаря им, я страстно желал Катарину — я просто умирал от желания. Я уже шептал ей на ухо какие-то извинения, почти помимо воли, запустив руку в шелк ее волос. Я, как варвар, целовал ее шею. Я снимал с нее шкуры, а она все это время смотрела на меня широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами. Внезапно она кивнула, словно увидев нечто доступное только ей, взяла мое лицо в ладони и медленно произнесла:

— Это очень… опасно! — Но в тот момент мне было наплевать на опасность; одержимый необходимостью действовать, я скинул с себя шкуры и стал ласкать ее. — Ты не понимаешь… ты не… — Она легла на свою постель, закинула, как инопланетная проститутка, руки за голову и согнула колени, открыв темный треугольник между ног. Связки у нее под кожей напряглись, и от нее пахло сексом. — Мэллори, — сказала она. Я раздвинул ее колени своими, и скребущие звуки за стенами хижины ушли из моего сознания, как и все остальное. Как объяснить тот таинственный порыв, который овладевал нами каждый раз, когда мы оставались наедине? Мы с ней шутили, что, хотя мы друг другу не всегда нравимся, клетки ее тела любят клетки моего. Мне хочется думать, что тогда в хижине нас толкнула друг к другу любовь. Мы соединились быстро, как звери, в неискусном, но экстатическом акте. Катарина в отличие от большинства женщин возбуждалась легко и быстро, но уже воспламенившись, любила растягивать удовольствие на час или больше, смакуя каждое мгновение. Меня это часто раздражало, потому что я всегда спешил к финалу, к тому ослепительному моменту, когда наш экстаз достигнет вершины и мы оба умрем малой смертью. Сейчас времени у нас было мало, и мы напряглись яростно, в такт, тяжело дыша и обливаясь потом. Она подгоняла меня, нажимая сзади пятками на мои бедра. Я, должно быть, расшвырял старые шкуры, покрывавшие пол, потому что пальцы моих ног зарывались в снег. Я умирал от нетерпения и наяривал все быстрее, рыча, как дикий зверь.

— Погоди, — сказала Катарина. Я открыл глаза, и она открыла свои, глядя сквозь меня внутрь себя, в сверкающую кристальную глубину, где собственное удовольствие виделось ей со стороны — так соглядатай подсматривает за совокупляющейся парой сквозь щелку в ледяной стене. Но я умирал и не мог ждать, не мог ни о чем думать. Я взорвался в ней, и горящие капли жизни извергались из меня спазматическими толчками. Мы оба производили слишком много шума, но мне было все равно.

После она долго лежала тихо, лаская пальцами мой затылок. Казалось, что ей весело и грустно одновременно; на ее лице отражались покорность и тревога, но и счастье тоже.

— Ох, Мэллори, — сказала она, — бедный Мэллори. — Я подумал было, что все случившееся произошло против ее воли, но потом вспомнил, что она скраер и отрицает наличие воли. — Все это слишком сильно для тебя, да? — Она закрыла руками глаза, заливаясь смехом и слезами, и мне стало ясно, что я никогда ее не пойму.

Она отделилась от меня и стала одеваться, говоря своим скраерским шепотом:

— Я так любила вот это наше, последнее… всегда буду любить. — И она убежала, а я остался поправлять горючие камни, ставшие тускло-желтыми после слишком сильного горения.

13. Голод

Если нас станет слишком много, мы убьем всех мамонтов, и нам придется добывать себе пропитание, охотясь на шелкобрюха и шегшея. Когда их тоже не станет, нам придется долбить лунки на морском льду и бить копьями тюленей, когда те всплывут подышать. Когда не станет тюленей, нам придется убивать Кикилью, кита, который мудрее нас и силен, как