Что сделала моя лучшая подруга - Люси Доусон

Доктор Майлз Бенедикт выходит из своей машины. Морозное, ясное январское утро.

«Февраль не за горами, а значит, скоро Валентинов день, — думает доктор. — Нужно срочно заказать столик где-нибудь, а не то она мне плешь проест. Уже намекала насчет поездки в Венецию, по всему дому раскидала каталоги ювелирных украшений, раскрытые на страницах со снимками обручальных колечек. Все ее треклятые подружки, как назло, выходят замуж и рожают детишек, а она из-за этого чувствует себя неразорвавшейся биологической бомбой, часовой механизм которой тикает все громче».

Он смотрит на часы. Он приехал вовремя. Пожалуй, даже немного рано. Можно еще забежать в столовую и купить какого-нибудь фастфуда.

Итак, какие порции дерьма его сегодня ожидают? Парень после мотоциклетной аварии. Слетел с сиденья на скорости пятьдесят миль в час в футболке и джинсах, и дорожное покрытие фактически содрало с него кожу, как наждаком. Когда его сняли с каталки, его спина осталась на ней, можно так сказать. Майлз с отвращением морщится. Пожалуй, он не станет завтракать. Он рассеянно думает о том, пережила ли ночь девица с передозировкой. Вряд ли. Ведь она проглотила столько дряни, что эта доза могла бы слона прикончить. Потом Майлз решает все-таки выпить кофе, а после этого уж подняться в отделение и посмотреть, нет ли кого-нибудь, с кем можно будет договориться поиграть в гольф после смены. Сегодня просто превосходный день для гольфа.

Двадцать минут спустя он бодрым шагом входит в отделение интенсивной терапии. Настроение у него рабочее. Он готов принять смену. Чуть позже выясняется, что в гольф поиграть сегодня никто из коллег не хочет, и это жутко огорчает Майлза, и вдобавок эта идиотка в столовой не только облила ему руку кофе, но к тому же дала ему кофе с кофеином, а не без, как он просил. Это он понял только тогда, когда по пути в отделение выпил половину стакана, и теперь у него разболелась голова. Неужели так трудно налить то, что просит человек, каждый день спасающий людям жизнь?

Майлз заходит в пятую палату и, к своему изумлению, обнаруживает, что девица после передоза все еще пребывает в мире живых; она просто-таки ускоренными темпами идет на поправку. На счастье, в палате нет родственников, с которыми надо вести вежливые беседы. Только медсестры. В нервной тишине Майлз просматривает записи в истории болезни и сердито произносит:

— Кислородная поддержка — сорок процентов. Почему вы до сих пор вводите ей успокоительные?

Старшая медсестра, сопровождающая Майлза, толкает локтем молоденькую. Та стыдливо опускает глаза. Старшая говорит:

— Я не успела дать указания.

Неужели он все должен делать сам?

— Хорошо, отменяйте пропофол, — распоряжается он. — Разбудите ее и проведите экстубацию! Она такая молодая, ради бога! Давайте же! Шевелитесь!

Майлз строго смотрит на младшую медсестру. Та не смеет встретиться с ним взглядом. Майлз вдруг замечает, что у нее роскошная грудь. А мордашка подкачала, увы. Будто лопатой пришибли. Ну все, все…

— Так… — решительно произносит Майлз. — Пойдемте дальше, сестра. Следующий пациент, пожалуйста.

На автостоянке около больницы мы втроем ждем такси. Нет, мы не поедем все на одной машине. Хотя в палате мы и напоминали некое содружество, стойло нам выйти в реальный мир, мы сразу почувствовали, что это было бы слишком дико.

Странное зрелище — эти больничные автостоянки. С одной стороны, тут можно увидеть счастливых, гордых отцов, заботливо усаживающих в машину усталых матерей с новорожденными младенцами. С другой стороны, тут бродят нервные, взволнованные люди, срочно звонящие кому-то с мобильных телефонов и сообщающие ужасные новости, узнав о которых где-то кто-то что-то роняет на пол и в отчаянной спешке принимается искать ключи от машины и туфли.

Том, который очень торопится уехать — наверное, потому, что мечтает как можно скорее вернуться сюда, — спрашивает, можно ли ему взять первое такси. Он рассеянно целует меня в левый висок и говорит:

— Ну, увидимся.

Потом он быстро садится в машину, и она увозит его.

Я остаюсь с Бэйли. Бэйли провожает взглядом такси, увозящее Тома. Машина поворачивает за угол и скрывается из вида.

— Смешной малый, — качая головой, говорит Бэйли. — Такой правильный и честный. Что видишь, то и получишь.

Подъезжает следующая машина.

— Твоя очередь, — с улыбкой говорит Бэйли. В его взгляде усталость и облегчение, ну прямо мудрый правитель! — Поезжай, правда. Встретимся здесь.

— А ты что будешь делать? — спрашиваю я, взявшись за ручку дверцы.

Бэйли зевает.

— Сначала просто упаду. Потом душ приму, посплю. В таком духе.

— Поедем ко мне, — неожиданно без раздумий предлагаю я.

В первый момент Бэйли теряется. Потом с улыбкой говорит:

— Ты очень добра, Эл, но все будет нормально. Она пошла на поправку, и я справлюсь, обещаю тебе. До встречи.

Он посылает мне воздушный поцелуй.

Я вымученно улыбаюсь и сажусь в такси. Заднее сиденье покрыто шершавой коричневой искусственной замшей. Сильно пахнет окурками. К этому запаху добавляется не самый приятный аромат, испускаемый подвешенной к зеркалу заднего вида елочкой-дезодорантом. Я моргаю, пытаясь прогнать слезы. Я ведь совсем другое имела в виду, Бэйли.

— Так куда едем? — спрашивает таксист.

Я не вижу его губ — только глаза, отражающиеся в зеркале и вопросительно глядящие на меня. Я называю свой адрес. Таксист молча поворачивает руль и отъезжает от больницы. Я не оглядываюсь, но краешком глаза вижу, что Бэйли машет рукой мне вслед.

У меня остался только сегодняшний день с ним и Томом. Вот и все. Завтра она очнется, сможет писать, а может быть — и говорить и, конечно, сумеет всем рассказать о том, что я все сделала специально и не оказала ей помощь. Том и Бэйли поверят, что я хотела ее смерти. Сегодняшний день — все, что у меня осталось.

Всю прошлую ночь, пока мы сидели в больнице и ждали, когда стало ясно, что худшее позади, когда Гретхен уменьшили кислородную поддержку, когда Том и Бэйли радовались каждому подрагиванию ее век, я думала только об одном: «У меня нет выбора — мне просто придется исчезнуть. Собрать вещи и уехать».

Завтра наступит, она очнется. Конечно, я так рада, что она не умрет, но теперь мне страшно за себя.

Я в полном отчаянии. Мне жутко оттого, что я поступила так с той, которую когда-то держала за руку и уверяла в том, что всегда буду ее лучшей подругой. Я должна исчезнуть.

Ради чего мне оставаться, если на то пошло? Комната в съемной квартире, студия, которую я арендую для съемки от раза к разу. Ни друга, ни родственных связей. У Френ теперь своя маленькая семья. Мама и папа думают только о том, как бы поскорее выкинуть Фила из родительского гнездышка, чтобы спокойно жить дальше, а Филу и самому наверняка очень скоро надоест ничего не делать, и он решит, что пора начать собственную жизнь. Я их всех очень люблю, я знаю, что они меня тоже любят, но я не уверена в том, что они понимают меня лучше, чем я сама. У всех такая безумная жизнь. Мы — типичная, географически-разрозненная и отчаянно замотанная современная семья. Разве моим родственникам не будет безразлично, если я немного поживу для себя? Мне пришлось лицом к лицу столкнуться с очень неприятными истинами — и, быть может, это не так уж плохо. Нужно просто забрать фотокамеру и уехать. Нужно научиться делать выбор, перестать плыть по течению. Построить новую жизнь… где угодно, только подальше от Гретхен.