Вещий князь. Книга 7. Зов Чернобога - Андрей Посняков

Поднимаясь вверх от Паши-реки к озерам, Ладислава с грустью смотрела не сторонам. С того времени, как подлые воины Черного друида вырезали весь род Дивьяна, так и не успело возродиться Шуг-озеро. Не пахана, не сеяна вокруг землица, не машут хвостами коровы на пастбище, не вялится на заборе рыба, лишь узкий челн мается у подгнивших мостков, никому не нужный. Да и кому, вообще, все тут нужно-то? Один Дивьян и уцелел из всего рода. А Дивьян что? Вольный человек, бродячий охотник, а по-другому сказать — изгой. Ни роду своего у парня, ни племени. Вот и сейчас ходит где-то, не тянет его на усадьбу — покосился частокол, свесились с петель ворота, и налетающий ветер рвет с крыши куски пожухлой соломы. Давно бы уже наложил на усадьбу лапу наволоцкий староста Келагаст, да не до того пока ему. Пока бы с народцем справиться, всех взять под свою руку, а уж потом… А шугозерская усадьба — да куда она денется? Подождет. Охотник Дивьян — он что, конкурент, что ли? Так и стоит пока усадьба — одинокая, никому не нужная.

Подойдя к озеру, Ладислава вспомнила вдруг, как когда-то с разбега ныряла с мостков, купалась вместе с названым братцем Дивьяном. Мал еще тогда был Дивьян — лет, может, двенадцать, может, чуть больше, да и сама она едва разменяла тогда семнадцатую весну, молода была, это вот сейчас — женщина, двадцать два скоро. Иные в эти годы уже давно при детях, при муже, с хозяйством. Только вот у Ладиславы со всем этим не ладилось, да и не нужен ей был никто, кроме синеглазого красавца-ярла, который теперь уж давно не ярл, а князь, Олег Вещий. Кому Олег, а ей по-прежнему Хельги. Хоть и знала, что женат, что дочери у него, а все же, все же… Только и жила надеждой на встречу. Знала — обязательно приедет к ней любимый, пусть даже раз в год. Раз в год. Так разобраться если, — а чаще ли бывал Вещий князь в объятиях законной супруги? С ноября по март — в полюдье, летом — с походом к ромеям, не военным, так мирным — сбыть, продать собранную дань. Что и остается-то? Апрель, сентябрь? Так-то… Не очень-то весела жизнь законной княгини! Ладислава думала иногда, что ни за что бы не согласилась, ежели б Хельги позвал ее в Киев, женою. Ведь, как всякий знатный человек, князь может иметь множество жен, сколько захочет. И не из глупой ревности бы не согласилась, понимала, не дура, — знатный человек, тем более князь, не с одной женщиной жить должен, нет, не в этом все дело было. Просто привыкла Ладислава жить вольною птицей, сама себе хозяйкой, и вряд ли было бы ей хорошо в золоченой клетке. Хотя иногда, долгими осенними ночами, когда не спалось, а думалось, нет-нет да и кололо под сердцем — где ж ты, любый? Сама себя успокаивала дева, дескать, и была б она в Киеве законной женою, так ждала бы так же своего князя. А он, возвратившись с полюдья, делил бы ложе с двумя… это не считая, конечно, наложниц. Что ж, Хельги — не простой человек, князь. Да и навещает каждое лето, и свобода здесь, воля… а все ж, наверное, не мешало бы и поближе к милому перебраться. Позовет ли? Может его и так все устраивает? Ладислава вздохнула, не обращая внимания на серый, мелко накрапывавший дождик, села на мостках, разулась, свесив босые ноги в воду. О том, что они с князем любили друг друга, какое-то время не знал никто, а вот совсем недавно… Помнила, как прибежал тогда в ее усадьбу, что на берегу могучего Волхова, запыхавшийся Дивьян — он один и знал место. Прибежал предупредить — стало про то известно и заволоцкому старосте Келагасту. Посоветовал Дивьян сестрице названой либо уходить в Ладогу, к родичам, либо идти с ним — охотничать, а лучше всего отсидеться в обители у Никифора. Ладислава тогда отмахнулась — подумаешь, Келагаст, видали и пострашней зверя! Дивьян не стал настаивать, сказал — и у самой ум есть. Ушел. А через седмицу заметила дева в лесу близ усадебки незнакомых людей. Дожидаться плохого не стала — оставила в тайнике письмецо любимому, да и подалась знакомой дорогою в Шугозерье. Отчего усадьба сгорела — ведают одни боги. Может, сожгли со злости чужие, а может, искра с очага попала на брошенное на лавки сухое сено. Если и искра — так кто знает, случайно или подмогла сама хозяйка? А пусть не шляются по дому незнакомые чужие люди! Нечего им там высматривать. А как поутихнет все, усадебку вмиг можно будет сладить — чай, деревьев-то в лесу немерено. Только вот… нужна ли она, усадебка дальняя?

— Может быть, в избе переждем дождик? — поглядев на небо, спросил Твор.

Ладислава поднялась на ноги, кивнула. И в самом деле — вечерело уже, чего ради ночью по лесам да болотам таскаться? Хоть и не так далеко, да путь не особо знаемый. Лучше уж отдохнуть, а утром выйти пораньше.

Запустением пахнуло селище, видно было — редко появлялся здесь Дивьян. Паутина в углах, круглая печка в углу рассохлась, пошла трещинами светлая глина. В покрывшихся пылью бочонках, что рядком стояли у лавки, — пусто… Хотя нет. Завялена уже рыба на зиму.

— Рыбки можно и свежей поймать, — улыбнулся Твор. — Я на берегу сети видал, сохнут. Потягаем?

— Давай, — кивнула девушка. И в самом деле, есть давно уже хотелось ужасно.

Вышли на улицу — все та же серость… нет, кажется, на западе виднелась просинь. Вот бы завтра солнышко…

Взяв брошенное под кустом весло, спустились к озеру. Ладислава уселась в лодку, Твор оттолкнулся…

Откуда-то послышался крик. Показалось? Нет, вот снова.

— Кажется, с болота кричат, — прислушиваясь, прошептала девушка. — Ну да, так и есть. Сходим посмотрим? Только осторожней, там топь знатная.

Выбравшись из лодки, они пробежали по мосткам. Обогнув холм, перепрыгнули через узкий ручей и свернули к болоту. Трясина была коварной, с виду — будто лужайка, а рядом с нею — кочки да болотная жижа. Мостки видать — кажется, будто совсем рядом. Кто не знает, так и чесал бы напрямик, болотиной. Вот и сейчас издалека видно было, как барахтался в трясине какой-то рыжебородый косматый мужик. Провалился уже по шею, сгребал под себя ряску, хватался за камыши. Твор с Ладиславой остановились у края болота, глянули. Вроде один. Да не лихой человек ли?

— Кинем слегу, пока тащить будем — расспросим. — Твор быстро срубил ножом тонкую деревину, сунул в болотину. — Держись, дядько!

Рыжебородый из последних сил ухватился за деревце. Твор с Ладиславой потянули. Трясина не хотела упускать добычу, хлюпала, ворчала, словно недовольный медведь, но тем не менее поддавалась. Мужик и сам помогал уже своим спасителям, шевелил ногами. Тяжел был, едва тащили. Ага, вот наконец уперся ногою в кочку, оттолкнулся. Сразу дело пошло веселей, еще пара рывков — и освобожденный из трясины мужик обессилено вытянулся на траве. Тяжело дыша, он смотрел в небо, серые глаза его щурились, лицо, борода и волосы были вымазаны бурой болотной жижей.

— Ну как, человече? — нагнувшись, поинтересовалась Ладислава.

— Мы здешние, наш род рядом, — на всякий случай громко произнес Твор, чтоб незнакомец не подумал, что они тут одни.

Рыжебородый уселся, прислонившись спиной к осине, и, приложив руку к сердцу, поблагодарил спасителей:

— Без вас утонул бы кузнец Рауд.

— Рауд? — переспросила девушка. — Подходящее имечко для кузнеца. По-весянски «железо» значит?