Асфоделия. Суженая смерти - Наталья Юрьевна Кириллова

за мной. Попыталась снять кафтан, но Эветьен жестом остановил меня. И что, мне в его одежде топать до самой Эй-Форийи? Понятно, что жениху может быть разрешено немного больше, чем постороннему мужчине, однако мы пока не дошли до стадии официального объявления, чтобы позволить себе подобную демонстрацию близких отношений. Да и после, подозреваю, этакие вольности не приветствовались.

Ладно, сниму, когда будем к дворцу подходить, всё равно вряд ли кто-то ещё гуляет по аллеям сразу после дождя.

Земля и редкие, низкие клочки травы под ветвями дуба остались сухими, но за границей неровного, очерченного кроной круга сыро, я сделала два шага и не удержалась от непечатного слова. Длинные юбки сами по себе мешались при ходьбе по траве, а тут ещё и мокнуть начали на пару с лёгкими тряпичными туфельками. Приотставший Тисон поравнялся со мной, посмотрел на край подола и внезапно подхватил меня на руки. Прижал к себе и понёс, не обращая внимания на мои вялые неубедительные протесты и следовавшего за нами брата. На ноги поставил лишь на ближайшей благоустроенной аллее, покосился на неодобрительно взиравшего на нас Эветьена и дальше мы уже пошли как положено. На центральной аллее возле дворца вернула кафтан Эветьену и снова отметила, как братья поглядывают друг на друга.

Тисон ревнует, это понятно.

А с Эветьеном что?

Хотя… одно дело, что творит на досуге кандидатка в императорские невесты, которая с высокой долей вероятности таковой не станет, и совсем другое, когда твоя собственная. Тут уж поневоле о её моральном облике печься будешь.

Наверное.

Глава 17

Следующие несколько дней я усердно осваивала магические премудрости. Концентрация снова и снова, накопление, жесты и пассы – не для красоты и эффектного вида, но для направления и усиления, как при обычном физическом ударе. Правила безопасности как при работе с собственно энергией, так и элементарные методы предосторожности, дабы не раскрыть дар при посторонних. Вдобавок куча теории, которая в моём мозгу откладывалась в количестве меньшем, чем хотелось бы. Я спросила, нет ли у Эветьена какого учебника колдовства и ворожбы, чтобы можно было проштудировать книжку на досуге, а не пытаться запомнить всё сразу с его слов, и узнала, что труды по магии писались, однако за пределы закатных обителей не выходили. Орден был весьма озабочен сохранностью своих тайн, простой народ полагал, что ему подобное чтение вовсе ни к чему, это всё, мол, лишь для закатников, а честному неодарённому человеку желательно до такого не касаться, ежели душа дорога. В результате лучшее, что можно достать в Империи, – книги, тайком привезённые из Вайленсии и Целестии, естественно, на языке страны издания. Большая часть заграничной литературы по колдовству входила в список запрещённой на территории Франской империи, поскольку тамошние методы и отношение к дару вообще считались слишком уж вольными и еретическими. Нет, инквизиции в этом мире не существовало, по крайней мере, в том виде, в каком я её представляла. Закрытое сообщество закатников, чахнущих над своим златом, и храмовники, регулярно напоминавшие, что прежде духовное и уж потом земное и магическое, довольно успешно выполняли некоторые её функции. Этакая взаимовыгодная нелюбовь с пониманием, что друг без друга им не обойтись. Впрочем, на юге континента, в Эстилии и Агрии, дела с магией и магами обстояли не лучше, тамошний колдовской институт мало чем отличался от имперского, за скрывающими свой дар гонялись активнее и наказывали жёстче.

Поэтому пришлось смириться с отсутствием учебников. Даже в библиотеке Эй-Форийи подобной ереси не водилось. Правда, Эветьен пообещал дать мне пару запрещённых книг из личной библиотеки в своём городском доме.

Когда мы туда переберёмся, да. Дом, конечно, маленький, но на первое время пойдёт и всё лучше, чем постоянно жить во дворце.

Если погода располагала, занимались мы на свежем воздухе, на той самой скамейке под дубом. Если не позволяла, то закрывались в библиотеке, в читательском зале, благо что желающих ознакомиться с собраниями всевозможных сочинений было на редкость мало. По мере расширения познаний в магии я поняла, почему Эветьен снял с меня все подозрения после нашего первого урока, пробного и не особо удачного. Я не раз и не два пыталась отколоть хотя бы кусочек от скамейки посредством собственного дара, как учил Эветьен, но не добилась даже появления трещинки. Это какую же силищу надо приложить, чтобы отфигачить немаленький такой кусок от ступеньки и, тем более, от свода?

Уж точно не мою.

И не с моими нынешними навыками.

Я научилась использовать дар без прямого физического контакта с Эветьеном, материализовывать силу, изображать с её помощью всякую быстро тающую мазню в воздухе, формировать в подобие шара, передвигать предметы, но только маленькие, лёгкие и недалеко. С одной стороны, занятия мне нравились, теперь, когда собственные светящиеся руки не вызывали страха, паники и изумления, появился интерес, кураж, желание понять, что и как работает, что с этим делать и как лучше применять. Это же удивительно – взмахом руки поднять с земли ворох опавших листьев, заставить их кружиться какое-то время в воздухе, подчиняясь движениям твоих пальцев. Из Эветьена вышел не столь уж плохой учитель, пусть не всегда сдержанный и терпеливый, но, увлекаясь, он рассказывал занимательно, повторял не по одному разу, если я не понимала с первого, поправлял, когда я делала что-то не так. С другой, получалось не всё, не всегда и не сразу, до сколько-нибудь адекватного владения даром мне было ещё как до Ки… эм-м, до Сонны вплавь, пару раз Эветьен срывался, повышал голос, и я вслед за ним. От ожесточённого спора нас спасал Тисон. Едва он замечал, что мы перешли на крик, как вмешивался и, как ни странно, ухитрялся нас утихомирить. И этот момент, пожалуй, был удивителен не меньше ожившей сказки о магических способностях.

На занятия мы неизменно ходили втроём: я училась, Эветьен учил, Тисон бдел. Держался рядом, молчаливый, почти невидимый, стоял по другую сторону дуба или сидел на табуретке у стены, смотря по тому, где проходил урок. Поначалу Эветьен делал брату замечания, колючие, прячущие недовольство и непонимание под налётом иронии, но тот и бровью не вёл, ссылался на долг и продолжал сопровождать меня. Точно так же рыцарь водил меня на трапезы и вообще в любое место за пределами спальни. При том мы фактически не разговаривали, здоровались утром при Жизель, её рыцаре и служанках, желали друг другу доброй ночи по вечерам, едва обменивались дюжиной суховатых дежурных фраз в течение дня, особенно если