Долина - Бернар Миньер

В его голосе и в выражении лица промелькнула легкая тень меланхолии, и от Серваса и Ирен она не укрылась.

– Доктор Драгоман – человек, способный на очень резкие суждения по самым разным вопросам. Она личность блестящая. Но на сомнения неспособна. И ее невозможно заставить изменить мнение… Я всегда задыхался в обществе слишком уверенных в себе людей.

«Камю, – подумал Сервас. – Эту фразу он позаимствовал у Альбера Камю». В этот момент доктор провел рукой по густым седым волосам.

– Я должен вам кое-что сказать… В то время… Габриэла была очень молода. Если вы уже знакомы с ней, то знаете, насколько она соблазнительна и притягательна и как умело и сознательно этим играет. В тот промежуток времени, когда мы обследовали Тимотэ, мы стали любовниками…

На глаза доктора Деверни набежала дымка, словно он заглянул в прошлое и стал перебирать воспоминания.

– Мне это далось нелегко… Я тогда был молод, женат, у меня был пятимесячный сын, и я любил свою жену, но… Габриэла – личность, которой невозможно противиться, и она всегда знает, чего хочет. А в то время она хотела меня. О, долго это не продлилось… Когда Габриэла чего-то добивается, она сразу теряет к этому интерес и очень быстро бросает.

Теперь в его глазах появилась печаль, но всего на долю секунды.

– И потом, это все усложняло. Мы с Габриэлой были разного мнения о Тимотэ. Я утверждал, что он абсолютно вменяем, а она думала, что нет. И хотела любой ценой меня убедить, скорее, навязать мне свое мнение. Такова уж Габриэла… По ее мнению, она всегда права. Очень упряма и не любит уступать, а любую дискуссию пресекает на корню. С ней все должны соглашаться, чего бы это ни стоило. Ее разум не приемлет альтернативы. Права только она. И точка. И больше не хочет возвращаться к этому вопросу. До чего все-таки поразительны такие люди…

Сервас сразу вспомнил свою бывшую жену Александру.

– И вы все-таки признали его невменяемым, – заметила Циглер.

– Совершенно верно. Мы признали «острый приступ бреда», то есть то, что американцы называют «кратким психотическим расстройством». Эта патология наблюдается у подростков и у молодых людей без всяких «предвестников», то есть предваряющих состояний, на ровном месте.

– Но это был не ваш диагноз, – уточнила Ирен.

У Деверни был вид нашкодившего мальчишки, которого поймали на месте преступления.

– На самом деле – нет.

– Это был ее диагноз. И как это удалось?

– Она меня убедила… то есть, точнее, манипулировала мной. У меня даже возникла мысль, что она и спала-то со мной исключительно чтобы добиться своего… Габриэла способна на что угодно, когда чего-то хочет. Или ради того, что считает правильным. Более жесткого, непримиримого и несгибаемого человека я не встречал. Я не раз задавал себе вопрос, не вредит ли такая жесткость ее пациентам. Если вас интересует мое мнение, то эта женщина практиковать не должна…

Сервас сильно сомневался в объективности доктора. Скорее всего, здесь говорило его некогда разбитое сердце, которое так и не оправилось.

– И словно бы случайно наша связь прервалась сразу же после того как мы подписали экспертное заключение, – объяснил он. – Само собой, конец отношениям положила она.

Само собой. Ты-то ничем не рисковал. Ты, как бабочка, просто летел на огонь.

– А потом произошло еще кое-что…

Он откашлялся. На этой последней фразе он резко понизил голос, и вид у него вдруг стал еще более смущенный. Сервас и Ирен насторожились.

– Я не раз ловил ее на том, что она разговаривает с давно знакомыми людьми так… словно люто их ненавидит. Другого слова не подберешь. Она обращалась к ним, как к существам низшего порядка, оскорбляла, унижала такими грубыми и жестокими словами, что у меня мороз пробегал по коже… Не хотел бы я, черт возьми, побывать на их месте. Хотя потом все-таки однажды пришлось… Она никого из мужчин не щадила. Ее послушать – так все они презренные трусы, мерзавцы, идиоты и свиньи. Доходило до того, что я задавал себе вопрос: если уж они возбуждают в ней такую ярость, то как знать – вдруг она способна истребить их всех одного за другим?

Сервас и Циглер затаили дыхание. Лоб психиатра прорезали тревожные морщины.

– И когда она вас бросила, то, чего вы боялись, произошло?

Он затравленно покосился на них с экрана, потом протер глаза.

– Прошло несколько месяцев, и среди ночи у меня раздался телефонный звонок. Телефон звонил довольно долго, а потом замолчал… Нам с женой потом было не уснуть… Вы знаете, что это такое, когда вам звонят каждую ночь, в одно и то же время, и молчат в трубку?

Ирен взглянула на Серваса, и оба подумали о ночных звонках, которые получал Жильдас Делайе.

– А потом, – продолжал доктор, – моя жена нашла в почтовом ящике пакет. В нем были трусики с запачканными кружевами и записка: «Ваш муж обманул вас однажды и на этом не остановится».

Сервас вспомнил бывшего мужа Габриэлы, который умер от рака, сделав ее богатой вдовой, и тон, каким она рассуждала о нем.

– И как отреагировала ваша жена? – поинтересовалась Ирен.

– Я ей объяснил, что это наверняка штучки какой-то из пациенток. Такое случается сплошь и рядом, это классика жанра: пациентка влюбляется в доктора и начинает изводить его жену.

– И она вам поверила?

– Мы были молодой парой, у нас был маленький ребенок, и она предпочла поверить.

– Я думаю, вы заподозрили Габриэлу. А вы пытались с ней поговорить?

Он поднял глаза. В них светился всепоглощающий страх.

– Да… Я ей позвонил… И обвинил ее… Я был разъярен, просто вне себя. А она сначала рассмеялась мне в лицо, а потом заявила, что все мои обвинения смешны и абсурдны. А дальше пошли обвинения, унижения, она заявила, что в постели я полный ноль, что со мной она ни разу не кончила и что как психиатр я тоже ничего не стою. Чего я только не наслушался… Что, когда я ее целовал, она думала о другом, с которым была час назад, вот тот был «мужик с яйцами», так она выразилась. В общем, она велела не звонить ей больше, иначе она обвинит меня в сексуальных домогательствах, преследованиях и насилии над беззащитными людьми. Она обещала разрушить мою карьеру и личную жизнь… До сих пор помню ее голос в телефонной трубке. Она говорила очень тихо, но с тех пор я никогда не слышал такого пугающего шепота…

Даже через столько лет вид у него был потрясенный, и он все так же умирал со страху…

– А после этого вы с ней разговаривали?

– Нет, мы больше не общались. Я уже сказал: когда Габриэла больше не нуждается в человеке, она сначала его унижает, а потом выбрасывает из своей жизни, как мусор, и переходит к следующему объекту.

– Доктор, – вдруг сказала Циглер, – вам, должно быть, известно, что мы сейчас расследуем. Если мы попросим доктора Драгоман обрисовать нам профиль убийцы или убийц, могу я пригласить вас и спросить, что вы об этом думаете?