Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна Д'Арк» - Виктор Карпенко

Григорий Остафьев, любимец долгоруковский, осклабившись, поклонился.

– Но раз уж ты здесь, то найди мне дворянина Артема Мухина. Велю ему прийти!

Переведя взгляд на Щербатова, Долгорукий приказал:

– Иди, князь, и ты. Готовь полки. Через два часа выступаем.

Когда Артем Мухин вошел в горенку, боярин сидел в глубокой задумчивости, уставя свои белесые глаза на серебряный кубок, на грани которого холодно отсвечивал солнечный блик.

Артем кашлянул в кулак, привлекая внимание боярина. Тот недовольно сдвинул брови.

– Чего тебе? – еле слышно проронил он.

– Ты мне, боярин, прийти велел, – поклонившись, ответил Мухин.

– Ах, это ты, молодец! – вспомнил Долгорукий. – Скачи-ко ты обратно к воеводе Федору Леонтьеву и передай ему мое приказание. Писать не до времени, передай на словах: чтоб он со всеми ратными людишками поспешил в Паново и готов был к бою с воровскими казаками. И еще скажи, что я со всем войском уже вышел на воров. Так что пусть он поспешает. Да и ты поторопись. Опоздает воевода Леонтьев, взыщу с тебя! Иди! – махнул рукой боярин.

Упрежденные дозорами о приближающемся войске, повстанцы готовились к бою. Выдвинувшись на околице села Паново полукругом, поставив в центре пушки и спрятав в перелеске всю имеющуюся конницу, они с нетерпением ожидали стрелецкие и рейтарские полки.

Долгорукий не спешил. Он тоже уже знал о вставшем на пути его повстанческом войске и потому, чтобы иметь в нужный момент свежие силы, повел два конных полка рейтаров и полк конных стрельцов на деревеньку Покров, обогнув село Паново, а следовательно, зайдя повстанцам в тыл. Пешее войско он доручил воеводе, князю Щербатову.

Тем временем передний стрелецкий полк, ведомый Василием Пушечниковым, выдвинувшись из-за заросшей ельником опушки леса, на виду у повстанцев, вытянувшихся более чем на версту у околицы села, начал разворачиваться в боевую линию. За ним еще один полк, а там… еще один и еще один. Вскоре все стрелецкие и рейтарские полки вытянулись в две линии, одна за другой, между которых маячила немногочисленная, после ухода трех полков, дворянская конница. На стыках полков и на флангах князь Щербатов поставил пушки.

Повстанцы поначалу дивились стрелецкой выучке, слаженности полков, их умению перестраиваться в движении, но, когда они увидели, что царское войско немногочисленно, крик радости от предвкушения скорой победы огласил поле, на котором выстроились друг против друга два войска.

Огромная пятнадцатитысячная мужицкая рать неровной линией хлынула вперед, обтекая справа и слева застывшие в ожидании царские полки. Поначалу, сдерживаемые атаманами и есаулами, мужики пытались держать строй, но потом, охваченные каким-то неведомым порывом, они ринулись вперед, ломая линию, обгоняя и при этом мешая друг другу. Казалось, что никакая преграда не остановит этой стремительно несущейся человеческой лавины.

Конница повстанцев, укрывавшаяся доселе в перелеске, подхваченная тем же стремительным порывом, вылетела из леска и понеслась на царские полки, заходя им во фланг.

Стрельцы, приученные к повиновению, стояли стройными рядами, изготовившись для стрельбы. Когда повстанцы приблизились на тридцать шагов, раздалась команда, за которой последовал залп из пищалей и пушек, снесший своим смертоносным огнем и разметавший передние ряды повстанцев.

Затем стоявшие в передней шеренге стрельцы, сделав залп, упали на колено, дав возможность выстрелить стоявшим позади них, те, в свою очередь, разрядив в повстанцев пищали, тоже присели… Залп следовал за залпом. Отдельные выстрелы, коими отвечали повстанцы, почти не наносили урона стрельцам и рейтарам, те же безнаказанно косили целыми рядами рвущихся вперед мужиков.

С повстанческой конницей было еще хуже: кони, в большинстве своем тягловые и пахотные, не привыкшие к грохоту пушек и треску пищалей, крутились на месте, поднимались на дыбы, сбрасывая незадачливых седоков, калеча их копытами. А когда с правого фланга стрелецкие пушки почти в упор дали залп по повстанческой коннице, кони, не слушаясь всадников, понеслись влево, давя наступавшее пешее повстанческое войско.

Повстанцы, теряя сотни людей, отступили.

Хотя повстанцы потеряли немало воинов, они не оставили попыток уничтожить царское войско. Еще дважды, раз за разом, они кидались вперед, и всякий раз отступали перед сплошной полосой огня.

Долгорукий, находясь с конницей в перелеске, где не так давно стояла в засаде повстанческая конница, издали наблюдал за ходом боя. Увидев подходившие со стороны села Ломакина полки воеводы Федора Леонтьева, он, дождавшись, когда повстанцы пошли на стрельцов в четвертый раз, ударил им в тыл. Охваченным паникой, бросившимся направо, туда, где темнел в двух верстах лес, повстанцам путь преградили неизвестно откуда появившиеся стрелецкие полки. Это Федор Леонтьев, развернувшись в боевую линию, широким фронтом двинулся на Паново.

Обезумевшее людское скопище металось из стороны в сторону, всякий раз натыкаясь на медленно стягивающиеся в кольцо стрелецкие и рейтарские рати.

Вскоре все было кончено… Версты на три выгон, переходящий в пашню, был усеян трупами. Более половины пятнадцатитысячного повстанческого войска осталось лежать под селом Пановом, ну, а тем, кому посчастливилось остаться в живых, князь Юрий Долгорукий уготовил еще более страшную судьбу.

Оставив конный рейтарский полк Ивана Лунина для суда и расправы в селе, а стрелецкие полки Федора Леонтьева направив для усмирения мужиков сел Чернавского и Талызина, Долгорукий повел войско в Арзамас. Позади стрелецких полков, подгоняемые бердышами и пиками, следовали растянувшиеся почти на три версты пленные повстанцы.

Князь Долгорукий, ехавший в окружении стрелецких голов и рейтарских полковников с передовым полком конных рейтаров Давыда фон дер Насика, был угрюм и неразговорчив. Когда кто-нибудь из начальных людей повышал голос, делясь впечатлением о недавно прошедшем бое, князь оборачивался… и одного взгляда его было достаточно, чтобы тот надолго замолкал.

Когда подъехали к Спасскому, со стороны, где шли пленные повстанцы, послышались шум, крики, пищальные выстрелы.

– Узнай, что там, – кивнул Долгорукий одному из стрелецких полковников.

Тот ускакал и, вскоре вернувшись, доложил:

– Сотни две мужиков пытались бежать, но их имали всех. Потому и шум.

– Чьи стрельцы в охране? – продолжая ехать вперед и не поворачивая головы, спросил Долгорукий.

Пришпорив коня, воеводу догнал стрелецкий голова Андрей Мотков.

– Мои, князь-воевода, стрельцы пленных охраняют, – доложил он.

– Тех мужиков, что пытались бежать от суда моего, посечь на куски! – распорядился боярин. – Сотню стрельцов на то возьми и сполняй!

Кровь волной ударила в голову. Андрей Мотков густо покраснел. Он хорошо знал своих стрельцов и понимал, что не так-то просто будет выполнить воеводский приказ. Он хотел было упросить боярина освободить его от дела, коим только палачам пристало заниматься, но, побоявшись боярского гнева и наказания, промолчал. Рванув в озлоблении на самого себя повод, он повернул коня и поскакал вдоль растянувшегося на несколько верст войска.