Друг - Борис Седов

Капитан Коломенцев за это время связался с Палачом и ввел его в курс дела. Но империя после смерти Папы уже вступила в смутные времена, Палач был чем-то сильно озабочен и сказал: Витя, закрой вопрос сам. Я в долгу не останусь. А у меня сейчас такой цейтнот – караул! Разберись, Витя…

Ах, как не хотелось Коломенцеву «закрывать вопрос». Ах, как ему этого не хотелось!

Еще была надежда, что список папашки – херня на постном масле… или что его удастся уболтать, запудрить мозги. Плох тот опер, который не умеет запудрить мозги терпилезаявителю… Еще хуже тот опер, который не имеет запасного варианта. Коломенцев был хороший опер. Он предусмотрел запасной вариант: Гену-Алекса. Гена после Чечни был совсем отмороженный и уже однажды чуть не зарезал девчонку-продавщицу в кооперативном ларьке… Коломенцев нашел Сухаря у его подруги, тоже наркоманки. Назначил срочную встречу. Потом он дождался звонка чеканутого папашки и сообщил, что считает его информацию очень важной, готов встретиться сегодня. Но, к сожалению, в силу занятости довольно поздно и «из соображений конспирации» вне милиции… Этот придурок был готов на все! Его не смутило ни время, ни место!

До рандеву с папашкой Коломенцев передал Алексу отобранный у шпаны самодельный кортик, кайфу дня на три и проинструктировал.

* * *

– Он сказал мне: Геня, долг платежом красен. Ты любишь ножиком размахивать. Ты, сука, девку на Карпинке порезал? Ты, Геня, ты. А я тебя отмазал… Я тебя, сучонка, спас. Теперь пора отрабатывать. Есть, короче, для тебя дело. На-ка, сними кумар.

Сухарь умолк, а Таранов спросил:

– Что дальше?

– Дальше-то? Дальше известно – дал он мне раскумарить маленько. Я раскумарил. Потом дал он мне перо.

– Что за перо? – спросил Таранов.

– Такое… типа кортика. Что я – помню?

– Дальше.

– Ну, дал мне перо и говорит: если, говорит, мы с папашей с платформы уйдем вместе, значит, тебе, Геня, повезло. Перо выброси и иди к своей Нинке. А если мы с платформы в разные стороны пойдем, то ты не зевай – вали эту гниду. А я тебе кайфу немеряно отвалю. Будешь на пару с Нинкой ширяться целую неделю.

Таранов закрыл глаза… Вот так! Славку Мордвинова убили за горстку порошка. Его жизнь, его талант, его чистоту разменяли на недельный кайф парочки наркоманов.

– Но он, падла, меня кинул, – продолжал бубнить агент Алекс. – Сыпанул, как коту паршивому… Хер там на неделю – за два дня все схавали.

Да что же это? Да что же это такое? Даже сейчас он думает только про наркоту. Не про убийство невиновного человека, не про близкую расплату. Он не испытывает ни раскаяния, ни даже страха… Человек ли он? Есть ли в жизни что-либо, кроме наркотика, что было бы ему интересно?

Таранов обвел глазами комнату: ни картинки, ни календаря – только желто-коричневый геометрический орнамент на старых обоях. Однообразный и бессмысленный, как жизнь наркомана. Таранов перевел взгляд на Сухаря. Тот по-прежнему сидел на полу. Рукав грязной рубашки был закатан, на локтевом сгибе мерзким цветком сидела незаживающая язва. Ниже стекали по черным венам «дорожки». Валялся на снятой кожаной куртке шприц со следами крови.

– Сейчас я тебя убью, – сказал Таранов.

– Я знаю, – ответил агент Алекс.

* * *

Капитан Коломенцев посмотрел на часы и вполголоса матюгнулся – Алекс опаздывал. Вся агентура Коломенцева состояла из наркоманов и сбытчиков наркоты. Довольно часто мелкие сбытчики сами были наркоманами – они приторговывали по мелочи, зарабатывая на дозу себе. Выгадывая побольше, бодяжили героин содой, димедролом, измельченным аспирином. Бодяжили любой дрянью, которая хотя бы внешне напоминала наркотик. Потом от этой дряни у нарков болел позвоночник, отказывали почки, садилось зрение… Все они знали, что употребляют бодягу, но все равно кололись. В сезон собирали поганки под Выборгом, ели их и «улетали». Многие – навсегда… Вот с такой агентурой работал Коломенцев. Они были ненадежны, лживы, продажны. Легко и охотно стучали на барыг – любой наркоман ненавидит своего барыгу. Барыга ненавидит нарков. Все вместе они ненавидят ментов. И запросто сотрудничают с ними. Мир наркотиков – это мир ненависти, обмана и предательства.

Коломенцев снова посмотрел на циферблат «Titoni» модели «Space Star automatic». Матюгнулся и вытащил из кармана трубку. Капитану – борцу с наркотой – очень хотелось получить информацию про азера, у которого «кило» героина. Возможно, этого азера удастся взять под крышу… Теперь, когда группировки Сына больше не существовало, капитану Коломенцеву требовалась новая корова с большим выменем. Разумеется, он мог получать с мелких барыг. Но Коломенцева уже не устраивало дергать каждый сосок по отдельности, ему хотелось обнять все вымя целиком. Возможно, азер с его «кило» героина станет этим самым выменем…

Коломенцев набрал номер подруги Сухаря Нинки, но трубку никто не снял. Тогда он набрал номер самого Сухаря. Он не мог знать, что Сухарь, он же агент Алекс, мертв уже больше часа. Что он лежит на полу своей загаженной комнаты и равнодушно смотрит в потолок остановившимися глазами.

Телефон выплевывал длинные гудки… один… другой… десятый.

Коломенцев пробормотал: сучонок, – сложил трубку и сунул ее в карман. Не спеша прикурил и побрел по платформе. Платформа была пуста, только с дальнего, противоположного конца навстречу капитану шел человек. Он был далеко, и разглядеть его Коломенцев не мог.

* * *

Таранов довольно долго рассматривал убийцу Славки в бинокль. Он видел уверенное, волевое лицо опера, рыжие усишки под перебитым боксерским носом… Ненависть жгла Таранова, но он продолжал сидеть в «Ниве», разглядывая убийцу Славки издалека. Он покалывал остро отточенным стилетом подушечку большого пальца и ждал. Он и сам не знал, чего ждет…

Когда Коломенцев взялся за телефон, Таранов понял: пора. Пока подвести окончательный итог. Он отложил в сторону бинокль, сунул стилет в правый рукав и вышел из «Нивы». Двери запирать не стал.

Таранов поднялся на платформу и вытащил из кармана сотовый телефон Палача. Быстро набрал номер трубы Коломенцева…

В кармане Коломенцева запищала труба. Капитан поднес ее к уху.

– Виктор Палыч? – произнес незнакомый голос.

– Да, – отрывисто ответил Коломенцев, – слушаю.

– Зачем ты убил Славку? – произнес голос.

– Кто говорит? – внешне спокойно спросил опер. Он не был ни трусом, ни паникером.

– Кто говорит? – отозвался Коломенцев, и Таранов ответил:

– Славка был моим другом.

Их разделяло метров двести пустого перрона. Горели несколько фонарей, ветер катил по перрону пустую банку из-под пива. Жестяные шляпы фонарей покачивались, раскачивали тени.

– Какой Славка? – презрительно произнес Коломенцев. – Ты кому звонишь, пьянь?

– Ты отлично меня понял, капитан, – сказал Таранов. – Ты убил Вячеслава Германовича Мордвинова. Ты убил Славку руками своего агента Алекса.