Доктор Шанс - Кем Нанн

– Точно.

Время шло.

– Ты помнишь название мотеля?

– «Голубой дельфин», но я же сказал…

– Тебе надо кое с кем поговорить?

– Позвонишь мне, когда доберешься туда?

– Я уже там, приятель. А потом я уйду.

– Я должен поступить по-умному, – сказал он. И, помешкав, добавил: – Хотел бы я, чтобы мы оба поступили по-умному.

– Думаю, для этого уже поздновато.

Он нашел Карла у черного входа в магазин, тот вроде бы загружал вещи в багажник своего «Старлайт-купе».

– Слава богу, вы тут, – сказал он. – Я как раз собираюсь ехать.

– Так, значит, вы его нашли?

– Не совсем, но знаю, где искать.

– Может, я поведу? – спросил Шанс.

Но старик уже был за рулем, и Шансу оставалось только сесть рядом. В конце концов, для того он и приехал. Он решил последовать совету Жаклин Блэкстоун, или, во всяком случае, той, что так себя называла, надеясь вопреки всему, что волшебник не умер, не попал ни в психушку, ни в тюрьму и вдобавок ко всему остался ему другом.

По дороге Шанс рассказал, как Ди забрали в дом его отца в Беркли и как они затеяли перевезти Ди в некую частную клинику… но по дороге он сбежал, несмотря на то что ему пытались помешать.

Шанс несколько секунд представлял, как это должно было выглядеть, а потом напомнил Карлу, что Большой Ди фактически совершеннолетний, и сразу почувствовал себя заевшей пластинкой.

– Он боится отца.

– Это отцу следует его бояться.

– Я говорил ему, что вы так сказали, но, может, нужно, чтобы он услышал это прямо от вас.

– И когда же у нас будет такая возможность?

– Довольно скоро, – сказал ему старик. – Надеюсь только, мы не слишком поздно.

– Что вы имеете в виду? – спросил Шанс.

Они уже покинули город и ехали на юг. Старик уклончиво пожал плечами, и Шансу осталось только разглядывать горы на подступах к Пало-Альто: в огромных клубящихся тучах, простиравшихся до самого побережья, исчезали сине-зеленые вершины, в каньонах которых «Веселые проказники» [62] некогда зажигали вместе с «Ангелами ада» и, можно сказать, положили начало эпохе шестидесятых. Через некоторое время он закрыл глаза, поддавшись усталости, и даже сумел задремать, пусть и урывками. Его сны были оранжево-синими: зажимы на соски, кольца для эрекции, женщина, которую он все не мог найти, – и все вокруг пронизывал далекий гул невидимых двигателей.

Он проснулся в бедном заброшенном районе, где многоквартирные дома, явно построенные по государственной программе, выстроились поблизости от сто первой автострады, ведущей на юг к Лос-Анджелесу. Но они поехали еще дальше, по шоссе, которое теперь стало двухполосным, и прибыли в последний оплот того, что когда-то тут господствовало, задолго до пришествия хиппи или яппи, восставших из их пепла. Оно возникло в виде одичавшей рощицы авокадо, ее остатки смешались с цитрусовыми деревьями, некогда высаженными ровными рядами, но давно уже росшими как попало, а в центре находились руины старого викторианского здания, наполовину терявшиеся среди кустарника, сорняков и запущенных деревьев.

Старик свернул на примыкающую к шоссе и ведущую к дому грунтовую дорогу, отмеченную двумя большими камнями, каждый из которых, по-видимому, когда-то служил коновязью, потому что в них были вделаны железные кольца, и припарковался на обочине в грязи. Один из камней кто-то расписал красным, белым и голубым цветом, а сверху с помощью баллончика нарисовал черный старомодный символ мира. Напротив располагался транспарант, гласивший, что большая часть земель вокруг недавно продана и теперь предназначается под застройку, отчего Шанс сразу представил кучу торговых центров и технопарков.

– Очень плохо, – сказал он, имея в виду объявление и то, что оно сулил.

Карл осмотрелся:

– Мой отец тут когда-то на уборке урожая трудился. Единственная работа, которую он сумел тогда найти. Бросил ее, когда я был подростком. Семья уехала из Миссури, осела в Орегоне. Папа стал собирать фрукты, так и ехал вслед за урожаем, пока мы не оказались в Сан-Франциско.

– Занятно.

– Да уж, – сказал Карл. Он, казалось, разглядывает маленькую птичку с оранжевой шейкой, суетящуюся на верхушке умирающего дерева. – Он не слишком меня любил.

Шанс счел, что старик все еще говорит о своем отце, и ответил:

– Подозреваю, и мой тоже, скорее всего.

Антиквар проводил улетающую птичку взглядом.

– Вы же доктор. Вроде бы должны быть из хороших парней.

– Ну, меня порой заносило.

Карл кивнул и опустил стекло со своей стороны; их безумный побег из города, по-видимому, привел лишь сюда, к воспоминаниям о родительских разочарованиях на буколическом юге.

– Ну так… – сказал Шанс, но старик стал внезапно нем, как камень, и не осталось ничего, кроме жужжания насекомых да слабого запаха апельсиновых деревьев и шалфея в сухом неподвижном воздухе. Шанс попробовал еще раз: – Ну так…

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал ему Карл, – но ничего больше мы сделать не сможем. Если он тут, то все поймет. И либо придет, либо нет.

– И сколько времени мы будем ждать? – спросил Шанс. Он обнаружил, что присоединился к старику и тоже смотрит в сторону деревьев.

– А вот это самое сложное.

На самом деле прошло, вероятно, не более пяти минут, прежде чем из травы, будто россыпь картечи, взметнулось к небу несколько перепелов, и большой человек двинулся навстречу машине из густых зарослей – оттуда, где старый дом возвышался среди деревьев; громила шел вниз вдоль дороги, одетый так же, как в первую встречу с Шансом, в военную армейскую куртку поверх черной футболки, штаны-карго и армейские ботинки, шнурки которых мотались в пыли из стороны в сторону, и подошел к машине со сторону доктора, и пожелал узнать, как дела. Спросил об этом так, словно с момента их последней встречи не случилось ничего примечательного.

Шанс вдруг понял, что появление Ди растрогало его сильнее, чем он мог вообразить.

– Наверно, следует спросить, как твои дела.

На лице здоровяка виднелось грязное пятно. В манжеты штанов набилась листва, за шнурки цеплялись веточки.

– Со мной все хорошо, – сказал Ди.

Тем они и ограничились, и Шанс с Карлом вышли из машины, и Ди увел их обратно под деревья, откуда Шанс в деталях разглядел громадный викторианский дом, какие строили переселенцы с восточного берега, едва появившись на западе, куда они бежали от разнообразных и всевозможных историй своего прошлого, чтобы растить апельсины и авокадо, миндаль и грецкие орехи. Особняк обрушился в тяжелые времена вместе со своими многочисленными дверьми и окнами, забитыми фанерой, и целой секцией крыши, но даже перед лицом таких напастей сохранял какое-то упрямое достоинство. Это говорит кое-что о людях, которые его выстроили, подумал Шанс, и ему немедленно вспомнились модели Жана-Батиста, ожесточенные и безумные, и свет в их глазах.