Адреса любви: Москва, Петербург, Париж. Дома и домочадцы русской литературы - Вячеслав Недошивин

– Не красила… родной, – испуганно пробормотала дочь Кулешовых.

И я понял: детектив – если хотите, новое «кино» – только начинается…

Иногда мне кажется, что всё в жизни Блока было предопределено. И всё – загадочно. «Меня вело», – скажет он. «Я никогда не ошибался в пути. Понимаете? Падал, бился, разбивался, подымался и всё шел – меня вело…»

Загадок в его жизни много. Иные не раскрыты и ныне. Отчего, будучи по жизни на удивление здоровым, он в три месяца вдруг умер? Отчего дважды писал о самоубийстве? Еще гимназистом, вывел в записке: «В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне “отвлеченны” и ничего общего с “человеческими” отношениями не имеют». Потом, незадолго до смерти, уже в «Записной книжке», как бы раздумывал: «Руки на себя наложить…» А мистическая встреча с Андреем Белым, когда оба, не будучи знакомы, в один день написали друг другу письма, которые «скрестились» в Бологом? А два вызова на дуэль с тем же Белым, которые были предсказаны Блоком? Наконец, два букета будущей жене, да еще в одном месте – ведь совершенно фантастическая история?..

Это случилось в Подмосковье, у ворот Шахматова. Где-то тут трехлетний Блок подарил букет ночных фиалок двухлетней девочке. А оказалось – будущей жене. Ну разве не фантастика?!

Блоку было шесть месяцев, когда его впервые привезли в Москву. Сошли на станции Подсолнечное. Стояло лето 1881-го. Дед поэта Андрей Николаевич Бекетов, ректор Петербургского университета, приобрел здесь, в восемнадцати верстах от станции, небольшую усадебку. И вот – впервые привез сюда внука. Мы ведь и знаем теперь это место благодаря этому незаметному событию из частной жизни ученой семьи конца XIX века. Но – так начинался всемирно известный ныне «Государственный историко-литературный и природный заповедник А.Блока» – музей поэта Шахматово.

Вообще-то деда его, ботаника Бекетова, соблазнил красотой мест приятель его по университету и сосед по жизни в Петербурге, знаменитый уже химик Менделеев. Тот еще в 1865-м, едва «изобретя» водку (на деле – лишь защитив докторскую «О соединении спирта с водой»), увлекся вдруг сельским хозяйством. И в поисках доказательств, что состав российских почв позволяет рожать злаки не хуже европейских, что из крапивы можно ткать волокно, а скот кормить по часам, приобрел и землю, и имение в Боблове, в Клинском уезде Соголевской волости. Место, кстати, древнее: сведения о Боблове есть даже в завещании Дмитрия Донского 1389 года – тогда еще устанавливали границы Московского и Тверского княжеств.

Покупал Менделеев Боблово пополам с директором Петербургского технологического института Н.П.Ильиным. Думаю, соблазнял красотой этих мест и Репина, и Крамского, и Куинджи, и Сурикова, художников, которые бывали и в петербургской его квартире (С.-Петербург, Съездовская линия В.О., 7), и в Боблове. Он многих соблазнит ландшафтами Алаунской возвышенности Подмосковья, этот сумасшедший химик, Зевс, как шептали ему вслед. А юного Блока через полтора десятилетия «соблазнит» красотой своей дочери. Впрочем, когда поэт возник в Шахматове, Любы, дочери Менделеева, и в проекте не было. Менделеев к тому времени не развелся даже с первой женой – женщиной с редким именем Феозва. Любу будет рожать Анна Ивановна – молоденькая художница, вторая жена ученого. А Феозву утешал, уговаривал на развод как раз дед Блока – Бекетов. Так что знакомство двух профессоров смело можно назвать приятельством, я не ошибся в слове. Развод, кстати, поторопило как раз рождение Любы. Из-за него возникла даже ошибка в дате. По метрике Люба родилась 29 августа 1882 года, а на деле, как пишет, – 29 декабря 1881 года. Но родилась Люба, как и Блок, заметьте, в стенах Петербургского университета – в служебной квартире отца. Тоже ведь – судьба!

Да, предопределенность в жизни Блока была. В одном месте родились (С.-Петербург, Университетская наб., 7–9), в семи верстах друг от друга выросли, а встретились – когда и говорить еще не умели. «Ваш принц что делает? – посмеивался порой Менделеев, спрашивая у бабушки Блока про внука. – А то наша принцесса уже пошла гулять». Счастливое детство! Чуковский, незаконнорожденный, как известно, не без грусти, а может, и зависти, напишет потом про Блока: у нас «не было таких локонов, таких дедов, такой кучи игрушек». И – такой любви, добавлю. Ведь трехлетний еще Саша, «Биба», как звали его, встретив на прогулке синеглазую «принцессу» в золотом плюшевом пальто – двухлетнюю Любу, сидевшую на руках у матери, вдруг протянул ей собранный им букет ночных фиалок. Люба, пишут, растрепала цветы, потащила их в рот. Смешно!.. Но я не стал бы вспоминать это, если бы через двадцать лет, 17 августа 1903 года, здесь же, в Шахматове, Блок не нарвал бы Любе другого букета. Второго!

В то дождливое утро он вновь и вновь выбегал к воротам Шахматова, ожидая специально заказанного в Москве шикарного букета, но уже не для девочки-принцессы – для невесты, которая в тот день должна была стать его женой. Шафер его, топтавшийся рядом, давно должен был ехать к ней в Боблово, чтобы везти ее под венец. Била копытами тройка белых рысаков, специально нанятых в Клину, все были «при параде», а цветов, заказанных в Москве, всё не было. И тогда Блок, не выдержав, кинулся в цветник и, как в детстве, нарвал букет для Любы. Не фиалок теперь – Любиных астр.

Весь роман их родом из Шахматова. Здесь Блок и Люба, сыгравшие на домашней сцене (в сенном сарае, попросту!) Гамлета и Офелию, вдруг «заметили» друг друга, стали встречаться, ездить друг к другу, «объясняться глазами». Это была, конечно, любовь, и любовь – необычная.

Из переписки А.Блока и Л.Менделеевой: «Ты – Первая моя тайна и Последняя моя надежда… Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, всё будет Твое от Тебя и к Тебе… Я – Твой раб, слуга, пророк и глашатай. Зови меня рабом…» А в следующем письме едва не испугал ее: «Вели – и я убью первого, и второго, и тысячного человека из толпы…

Вся жизнь в одних твоих глазах…» Она ответит: «Все мои чувства спутались, выросли, рвут душу на части, я не могу писать, я только жду, жду, жду нашей встречи, мой дорогой, мое счастье!..»

Вот когда рождалась «Прекрасная Дама» тех сотен стихов, которые он посвятит Любе. В первый сборник их войдет меньше ста. Он сразу увидел в Любе не обычную девушку, а предсказанный Владимиром Соловьевым, мистическим философом, образ «Вечной Женственности». Кстати, племянник В.С.Соловьева и внук историка С.М.Соловьева, брат троюродный Блока Сергей Соловьев и был тем самым шафером на свадьбе поэта.

Венчались молодые в церкви Михаила Архангела в Тараканове – рядом с Шахматовом. Свечи, отдельное кресло для Менделеева в правом приделе храма, деревянные ангелы поверх иконостаса, а на головах венчавшихся – серебряные, древние – не золотые венцы. Пишут, что священник покрикивал на Блока: «Извольте, сударь, креститься…», а Менделеев, надевший по случаю все ордена и ленты, глядя на молодых, прослезился. Потом, в Боблове, за свадебным столом на сто персон, «уставленным майонезами, – как пишет Соловьев, – пили “за науку”, “за работающего на духовной ниве”…» Молодые прямо из-за стола должны были ближайшим поездом ехать в Петербург. Все еще пировали, когда Люба вышла из своей комнаты, но уже – в сером дорожном костюме. Под звон рюмок коляска отъехала. «К вечеру, – пишет шафер Соловьев, – я вернулся в опустевшее Шахматово, где около пруда бродили гуси – свадебный подарок местных крестьян…»