Антистерва - Анна Берсенева

Ему был неинтересен Лидин ответ, и он даже испугался как-то – того, что и сам начал произносить пустые, самому себе неинтересные слова.

– Я уже ни на что не надеюсь, – ответила Лида. – Ладно, через полчаса ужин. В спальне бра не включается, посмотри пока.

Бра не включалось потому, что в выключателе отошли контакты. Выключатель он исправил за пять минут; делать было больше нечего.

Шевардин сел на кровать, застеленную сливочным покрывалом. Это Лида сказала, когда купила покрывало и шторы, что такой цвет называется сливочным. Жена его даже не раздражала. Просто при мысли о том, что впереди целый вечер с нею, ему становилось так тоскливо, что хоть раздвинь сливочные шторы и вой на луну. Он долго готовился к полету в Америке, потом долго летал и отвык от дома, теперь надо было привыкать, но не привыкалось. А почему? Совершенно непонятно. Раньше привыкалось ведь как-то, и что же изменилось теперь?

Да еще эта кровать, приглашающе широкая… Ему неприятно было сидеть на ней в ожидании ужина, а еще неприятнее было думать, что придется на ней спать.

Лида купила ее лет семь назад, и специально такую широкую.

– Ты, Шевардин, мужик горячий, – объяснила она, когда он спросил, зачем нужно такое ложе, из-за которого в маленькой спальне можно передвигаться только боком и приставными шагами. – Вроде и в космосе облучаешься, и ходок, а смотри ты… Вот и будем на сексодроме кувыркаться. Должны же от тебя и жене быть хоть какие-то удовольствия.

Потом его включили в состав экипажа для полета на МКС, началась Америка, и Лида перестала говорить, что секс – это единственная от него радость; видимо, оценила новые возможности. Сам он давно уже не испытывал никакой радости от секса с нею, ему даже не верилось, что радость вообще была когда-то. Но физиологические процессы протекали в его организме исправно, и Лидина физиология вполне этим процессам соответствовала, поэтому с сексом у них в самом деле не было проблем.

И почему его сейчас передернуло от одного взгляда на эту кровать? Тоже непонятно.

Шевардин встал с кровати и вышел на кухню. Лида курила в открытое окно. Поднимался пар над двумя кастрюльками – с макаронами и с сардельками.

– Еще пять минут, – сказала она, не оборачиваясь.

Он посмотрел на ее точеную, с годами не оплывшую шею. Волосы были подняты высоко, и казалось, что они освещают красивый изгиб этой шеи. Лида дорожила натуральным цветом волос и никогда не красилась.

– Я не буду ужинать, – сказал Шевардин. – В Москву поеду.

– Зачем? – Она обернулась, в глазах мелькнуло что-то похожее на удивление. И тут же погасло, сменившись догадкой. – Очередную бабу завел? Ну, езжай.

Ему не хотелось говорить, что очередной у него нет. Во-первых, не хотелось оправдываться, а во-вторых – ну, сейчас нет, но ведь были; жена имеет полное право так думать, потому что он в самом деле был ходок, с самого начала жизни с нею. Да это и проще, если она думает, что он уезжает на ночь глядя к любовнице. Хуже было бы, если бы она стала его о чем-то расспрашивать. Он и сам не знал, зачем едет.

Когда он уже надевал куртку, в прихожую выглянула Инна.

– Ты в Москву? – тоже ничуть не удивившись, спросила она. – А на Горбушку не заедешь?

– Если хочешь, заеду, – кивнул он. – Что тебе нужно?

– Нужно диск. Я тебе напишу название, ладно? Только в магазине не покупай, там дорогие. Съезди на Горбушку.

Он с трудом сдержал улыбку, хотя настроение было совсем не веселое. Инну не интересовали макароны, но все, что интересовало ее в жизни отца, по сути, было теми же макаронами. И она точно так же, как Лида, догадывалась, что он, скорее всего, не поедет на рынок, где дешевле, а купит диск в большом магазине на углу Малой Дмитровки и Садового кольца, рядом с домом. Раньше там продавали ноты, а теперь ассортимент сильно расширился и выбор дисков был не меньший, чем на Горбушке.

Дочка оторвала уголок календаря, висящего в прихожей, быстро написала на нем что-то по-английски и протянула отцу.

– Это новая игра, – объяснила она. – В Штатах только-только появилась – мне девчонки сегодня про нее написали. Но у нас пиратские копии точно уже продаются. Только поскорее привези. Можешь в школу, если сразу домой не поедешь.

Она была обычная девочка, как все девочки ее возраста. Ей нужны были приличные сапоги, нужна была компьютерная игра, и она не спрашивала, куда отец едет на ночь глядя, потому что, как мама, думала, что он едет к любовнице, и это ее не печалило – лишь бы поскорее купил диск с игрой. Что выросло, то выросло.

Шевардин совсем не заметил, когда она стала такая. Была маленькая, смешная, просила, чтобы он сидел с ней, пока она не заснет, и рассказывал сказки. Он торопился вечерами домой, чтобы успеть к ее укладыванию, и рассказывал ей истории про какие-то необыкновенные приключения в космосе, которые придумывал на ходу, потому что сказок совсем не знал – в детстве вместо сказок сразу начал читать про приключения. А когда не приезжал, то жена говорила, что ребенок полночи звал папу, и он верил, что это правда, а не обычная Лидина уловка по воспитанию мужа во стыде за его супружескую неверность или за излишнюю увлеченность работой в ущерб семье.

Инна ушла в свою комнату, и Шевардин уже открыл входную дверь, когда в прихожую неожиданно вышла Лида.

– Задержись на минуту, – сказала она. – Подождут твои бабы. Пойдем на кухню, поговорим.

Он удивился – что это вдруг, отчего такой многозначительный тон? – но пошел за ней, на ходу расстегивая куртку.

– Ну? – сказала Лида, садясь у окна и закуривая очередную тоненькую сигаретку.

– Что – ну? – не понял он.

– Ну, спроси, о чем я тебе хотела сказать.

– Ты же хотела, не я, – пожал он плечами.

– Да, ты от меня уж точно ничего не хотел, – усмехнулась, выпуская дым, Лида. – Мне вот интересно, Шевардин: а ты меня вообще хотел? Ну хоть когда-нибудь? Хоть в молодости, а? Или просто так, из любопытства трахнул?

– Перестань, – поморщился он. – Ты меня что, ради вот этого дурацкого разговора задержала?

– Коне-ечно! – насмешливо протянула она. – Куда нам, дурам, до твоих высоких порывов! Разве мы можем понимать? Мы все больше про макароны беспокоимся. Вот что, Ваня. – Тон ее вдруг переменился – стал спокойным и грустноватым; Шевардин посмотрел удивленно. – В самом деле, нечего антимонии разводить. Я от тебя ухожу. И давай разведемся поскорее: я уезжаю. То есть мы уезжаем.

– Куда уезжаешь? – не понял он.

– Нет, ты все-таки никогда меня не любил! – сердито воскликнула Лида; грустноватое спокойствие слетело с нее мгновенно – наверное, было очередной уловкой, так же хорошо просчитанной, как она просчитывала все мелочи отношений с мужем. – Если бы любил, сразу спросил бы, к кому я ухожу!

– Значит, не прошел тестирование, – усмехнулся Шевардин; сердце все-таки ухнуло в яму. – Так к кому же ты уходишь?