Влюбляться лучше всего под музыку - Елена Соколова

— Не знаю, — говорю честно, разворачиваюсь и ухожу прочь.

Замолкают все звуки. Иду, с каждым метром ускоряя шаг. Почти бегу к кованой ограде, выхожу через калитку и прячусь за дерево. Пытаюсь отдышаться и унять слезы. Вижу, как они медленно плетутся к главным воротам. Паша поддерживает под руку маму и ищет глазами меня. Конечно, я могу только догадываться об этом, но сердце, — оно знает точно. Он ищет меня.

Когда открываю ключом квартиру, где прожила все детство, облегченно выдыхаю. Кажется, ни мамы, ни Роберта сейчас нет дома. Вхожу, снимаю обувь и направляюсь в свою уже бывшую комнату.

— Что-то ты рано! — Раздается вдруг из кухни. — А… это ты… — В голосе звучит разочарование.

Оборачиваюсь. Мама замирает в дверях, разглядывает меня и начинает, как ни в чем не бывало, улыбаться. Как же здорово ей все время удается делать вид, что ничего плохого она не говорила и не делала.

— Ты уже выдала ему ключи? — Говорю вместо «привет», качаю головой и прохожу в свою комнату.

Пока все вещи на местах, ничего не тронуто. Старый комп на столе, кровать заправлена, даже на туалетном столике еще лежит расческа, которую я забыла забрать, когда уезжала позавчера. Подхожу к шкафу и начинаю искать учебник, который давно требуют с меня в библиотеке. Слышу мамины шаги сзади.

— Там у тебя еще обувь осталась в коридоре, — напоминает она.

А как вы хотели? Что-то вроде: «дочь, как дела, как ты там устроилась?» Или «а куда ты, вообще, переехала?» Не дождетесь, только не от нее. Мою мать подменили много лет назад. Как только осознала, что я уже достаточно взрослая, чтобы не считать меня ребенком, она занялась устройством своей личной жизни.

— Заберу, — спокойно говорю я, нахожу нужную книгу и сую подмышку. Оглядываюсь. Чего-то не хватает. Прислушиваюсь. Откуда-то доносится слабое тявканье. — Мам, ты что, опять закрыла Ветошь на балконе?

— У Роберта аллергия, — отмахивается она.

Пулей бросаюсь в гостиную, чуть не задев ее плечом, дергаю на себя дверь и падаю на колени. Радостная псина начинает подпрыгивать, чтобы лизнуть меня в губы. Вертит мохнатой задницей, скулит, царапает когтями кожу на моих руках. Как же я по ней соскучилась… Веточка моя, моя малышка.

Мы подобрали собачонку три года назад: маленький, почти крохотный йорк, потерянный и напуганный. Глаза-пуговки, тонкие ножки, сама размером с котенка. На ней было столько шерсти, что даже после стрижки она продолжала каждую прогулку подметать ею асфальт, собирать и тащить в дом всевозможную грязь. За что и получила кличку Ветошь.

Целую в макушку радостную собаку, прижимаю к себе, чешу за ушками и понимаю, что не могу оставить ее здесь. Не желаю ей такой участи. Пусть лучше меня выгонят с квартиры. Надо будет, найду другую. Пошли, Ветка. Беру ее на руки и поднимаюсь. Мама все еще следит за каждым моим движением.

— Заберу ее с собой, — сердито говорю я.

— Отлично, — радуется родительница.

Прохожу в коридор, надеваю туфли, беру с крючка поводок.

— Слушай, мам. — Произношу хрипло, пытаясь отыскать в ее лице хоть что-то знакомое и родное. — Может, расскажешь мне уже про моего отца, а? Какая теперь разница? Я ведь взрослый человек, все понимаю. Если он умер, как ты сказала, то к чему скрывать от меня его личность? Ты дала мне свою фамилию, отчество от дедушки, всегда избегала вопросов… Но… Скажи хотя бы, как его звали или зовут.

Ее лицо моментально побледнело, губы сжались в напряженную белую линию.

— Нет.

Развернулась и ушла на кухню.

Ничего удивительного. Ничего нового. Я слышу этот ответ, сколько себя помню.

Паша

Горло ужасно саднит, голова готова вот-вот взорваться, все тело окутывает пламенем. Жжет, наверное, каждую клеточку тела, разрывает на части. Холодно. При всем при этом мне адски холодно. Покорно подставляю свою пятую точку для укола. Чьи-то умелые руки втыкают иглу совершенно безболезненно. Возможно, я просто настолько вымотан, что уже не способен чувствовать боли. Только перевернувшись на живот, замечаю, что наволочка насквозь сырая от моего пота. Снова закрываю глаза.

— Все, сынок, поспи, — будто сквозь туман доносятся слова матери. — Скоро температура спадет.

Хорошо бы. Всю ночь промучился: градусник раскалялся до сорока одного, таблетки сбивали жар ненадолго, да и то всего на пару градусов. До утра все как в бреду, картинки реальности чередовались с обрывками снов, озноб сменялся мучительной духотой и каплями холодного пота, бегущего по спине. Головная боль то и дело вступала в схватку с тошнотой и зудом на коже. Кажется, они спорили, кто убьет меня быстрее.

Ветрянка.

Все-таки эта зараза добралась и до меня. Кто ж знал, что период инкубации у нее доходит до двадцати одного дня? Стоило дать организму слабину, и готово: все мое тело в противных красных язвочках, какие недавно были у моей сестры. Они ужасно зудят, но прикасаться к ним нельзя — останутся рубцы. Так что жар, узлом связывающий конечности, не самое страшное, что мне приходится терпеть.

Чувствую, как мама садится рядом. Ее ладонь скользит по моей спине, укутанной в два одеяла. Приятно, совсем как в детстве. Хорошо, очень хорошо. Постепенно погружаюсь в сон, считая Машкины шаги по комнате. Ровно шесть шагов от одной стены до другой.

Ровно шесть.

Раз. Два.

Три…

— Спасибо, что пришла, — шепчет кому-то сестра.

В это время я бегу по какому-то коридору в собственном бредовом сне.

— Как же я могла не прийти, — отвечает ей Аня.

Она здесь. Здесь! Мне только нужно найти выход. Но перед глазами вдруг вырастает высокая стена. Поворачиваю направо и снова бегу. Бегу!

— Сама знаешь, после того, что он натворил… Мне самой тяжело, а уж тебе…

Ноги не слушаются, поэтому я шарю руками по стенам, ищу двери. Если мне удастся найти их, смогу выйти. Где же? Где?

— Один человек сказал мне, что жизнь — не рояль. И теперь я понимаю, о чем были те слова. Не бывает только белого или только черного. В мире все гораздо сложнее.

Нахожу дверь, начинаю барабанить кулаками. Бью из последних сил, но они не открываются.

— Он сказал, что уедет, — произносит сестра.

— Куда?

— Не знаю. Задумал что-то. Ребята зовут его в группу, есть возможность записать альбом, предложения сыплются как из рога изобилия. Но он им отказал. Гитару выкинул на балкон, хорошо хоть, совсем не сломал.

— Он звонил мне вчера. — Анин голос звенит откуда-то издалека. — Мы проговорили три часа. Хотел прийти, но я не позволила. Сказала, как есть: не готова все забыть, а без этого… ничего не получится. Мне нужно время, чтобы пережить произошедшее, чтобы понять, чего я хочу и что чувствую. Так будет честнее, чем, если Паша будет ходить ко мне каждый вечер, ползать на коленях, и я сделаю вид, что простила, а сама будут держать в сердце эту обиду.