Сын погибели - Владимир Свержин

— Здрав будь, княже! — заученной фразой приветствовал его херсонит, и подбежавшие слуги приняли поводья коня, помогая умудренному годами стратигу[63]спешиться. — Василевс, да продлит Господь дни его, шлет тебе, верному союзнику Империи, подмогу. — Он положил тяжелую руку на плечо князя Давида. — Здесь не все: буря разметала эскадру, посланную тебе в помощь, но большинству кораблей удалось спастись. Я велел дать людям отдых на день, и завтра они будут здесь.

— Слава богу! — порываясь обнять архонта, воскликнул Давид. — Ты воскрешаешь меня, точно феникса из пламени!

Он с восторгом смотрел на входящие в город войска.

— Я знал, я верил!..

— Так, стало быть, принимай гостей, — начал было Гаврас и вдруг осекся, упершись взглядом в трех воинов в мохнатых шапках и волчьих шкурах поверх доспехов, — а это кто ж такие? Не касоги ли?

— Касоги, — подтвердил Давид. — Тимир-Каан при мне состоит на службе.

— У нас с касогами испокон веку дружбы нет. Уж сколько годов мы их от своих рубежей гоняем.

— Эти верные, как есть верные! Я за них своей головой поручиться могу!

— А я не могу, — отрезал Гаврас. — А как мне единым строем против Мономашича стоять, когда всякий час за ними присмотр надо иметь? Не стал бы злой друг лютым ворогом… Того и жди — в спину ударят.

Давид Гореславич замялся, осознавая, что не ровен час, и суровый потомок Федора Стратилата, выросший и возмужавший среди кровавых сеч, прикажет развернуть войско назад и уйдет с ним обратно в Херсонес, оставляя ему, князю, исхитряться укусить себя за локоть.

— Не серчай, досточтимый архонт. Поди, устал с дороги… Что нам тут в воротах о делах судачить, идем во дворец мой. Отдохнешь, там и поговорим обо всем.

* * *

Григорий Гаврас ликовал. Все шло именно так, как он и задумал. Конечно, ему хорошо было известно, кто взял для князя Давида Тмуторокань — верные лазутчики доносили, что Тимир-Каан и его конники в немалом числе так и остались в крепости в ожидании богатого выхода.

О том, что выросший среди константинопольской роскоши князь Давид не силен в ратном деле, он также хорошо знал. А значит, как предписывала военная наука, противника следовало рассечь на части и разбить поодиночке, что архонт сейчас и делал с обычной методичностью.

Еще до того как двинуться к Матрахе, Григорий Гаврас послал к Святославу надежных людей с тайным поручением. Официально гонцы мчались не к Великому князю, а ромейскому послу при нем — Ксаверию Амбидексу, и повод для этого был подходящий — передать посланцу василевса, что большая часть эскадры пошла на дно, а потому во исполнение императорского приказа Гаврас сам с частью фемной армии направился на подмогу в Матраху.

Сообщив эту новость, гонцам надлежало тщательнейшим образом вызнать, какой сигнал намерен подать Амбидекс ромейскому гарнизону в крепости. И если императорский посол собирался погубить Святослава, то им нужно было позаботиться, чтобы Ксаверий Амбидекс больше никогда и никому не отдавал никаких приказов. Вслед за этим гонцы должны сказать Святославу о подготовленном против него заговоре и об ожидающем его в степи обозе с доспехами и амуницией из арсенала Херсонеса. Можно не сомневаться, что, увидев приближающихся ромеев, тмутороканский князь поспешит открыть ворота, как это случилось сегодня.

И вот тогда уже, когда Великий князь Святослав будет обязан Гаврасу и жизнью, и победой, имея за спиной огромную Русь, можно будет обрушиться на Константинополь и заставить коварного императора ответить за смерть младшего сына — юного Алексея.

А если Симеон с Никотеей привлекут на свою сторону франкских варваров, легко догадаться, какой будет следующая династия ромейских императоров!

Но сейчас в стенах Матрахи его главная задача — лишить князя Давида единственной реальной силы — касогов Тимир-Каана.

— …Так что же, князь, ты пообещал Тимирке втрое больше заплаченного ему, дабы он снова помог тебе?

— Это и впрямь так, — со вздохом подтвердил Давид. — А что мне было делать? Море выкинуло на берег обломки ромейских кораблей — я не знал, спасся ли кто-нибудь. А удерживать город силами одной моей дружины — пустая затея.

— Где же ты намерен брать столько золота?

— Сам того не ведаю, — развел руками князь. — Но только мне довелось наблюдать Тимир-Каана в бою, и я знаю, что он стоит всего того, что должно быть уплачено. Каждого обола.

— Эх, князь, князь… — Григорий Гаврас поднял заздравный кубок, — сразу видно, как неопытен ты в здешних нравах. Мне, как никому другому, известно, чего стоит Тимир и его волчья стая. Но ты сам по доброй воле собственной рукой прикармливаешь лютого зверя. Если ты дашь ему выход сегодня, он придет и завтра, и послезавтра, и будет приходить опять и опять, потому что ты не сможешь ему отказать. А когда не окажется, чем платить, Тимирка сожрет тебя, как эту грушу. — Гаврас впился зубами в сочный плод.

— Что же мне делать? — обреченно спросил Гореславич. — Касогам не объяснить, что раз уж ты с войском успел подойти к городу, то они могут отправляться восвояси без обещанного выкупа — непременно схватятся за оружие. А резня в стенах города весьма на руку нашим врагам.

— В этом ты прав, князь. Молод, но неглуп. Воспрепятствовать бунту может только одно: ни Тимир-Каан, ни кто из его людей не должны выйти из Матрахи с оружием в руках. А лучше — не должны выйти из нее вообще. Поверь, я долгие годы живу здесь и знаю, сколько хлопот приносят эти коварнейшие из потомков Каина.

— Как же мне поступить?

— Просить совета у старшего — признак ранней мудрости, — похвалил Гаврас. — Устрой пир в честь прихода наших войск, в честь посланного господом спасения, пригласи туда Тимира и знатнейших из дружины его. Он не пьет вина — поставь на стол кумыс или же ракию. Угости его самого и людей его так, чтобы не могли они встать с места, а затем напади и убей. Мои же люди позаботятся о прочих касожских воинах. Главное — для них тоже нужно выставить хорошее угощение.

— Убить? — ошарашенно переспросил князь Давид.

— Как пожелаешь. Можешь подождать, пока Тимирка сам убьет тебя. Поверь — это не займет много времени.

Тимир-Каан не любил городов. Терпеть их не мог. Окруженные стенами, они казались ему западней, которая вот-вот должна захлопнуться. Ему, степняку, выросшему под шлемом, нужен был простор, где всегда есть возможность развернуть коня и, быстрым маневром сбив с толку врага, разгромить его, разорвать в клочья. Там, в степи, он был в своей стихии. Здесь — тревога не оставляла его ни на минуту.

Когда нынче он увидел приближающееся к Тмуторокани ромейское войско, Тимиру показалось, что он физически слышит над головой свист аркана. Сама мысль о том, что очень скоро придется сражаться бок о бок с Григорием Гаврасом, представлялась дикой и нелепой — все равно что с волком охотиться на ягнят: не то, что не будет добычи, но только воспользоваться ею вряд ли сумеешь.