Путь хунвейбина - Дмитрий Жвания

«Из-за событий в Чечне средства массовой информации, чтобы запугать обывателя опасностью террористических актов «фанатиков-мусульман, подняли вой о росте исламского фундаментализма, - писали мы. – В действительности ислам не более жестокая религия, чем любые другие. Подъем же религиозных чувств среди чеченского населения являет собой искаженное выражение чувства протеста против национального угнетения. Как говорил алжирский революционер Франц Фанон: «Наступлению колонизаторов на чадру колонизованный противопоставляет культ чадры»». Наша листовка-бюллетень заканчивалась лозунгами: «Российские войска – прочь от Чечни! Долой империалистический экспансионизм России! Рабочая солидарность в рабочей борьбе! Перманентная революция против перманентной бойни!» Кстати, это был последний ежемесячный заводской бюллетень, затем мы стали выпускать бюллетени для рабочих от случая к случаю.

Но затем я стал постепенно отходить от ортодоксального социалистического антимилитаризма. Либеральные средства массовой информации, то есть почти все СМИ с каким-то садистским сладострастием смаковали то, что российская армия состоит из «неподготовленных к войне мальчиков». Явно было, что вся пресса и телевидение работают на Дудаева. Если армию и показывали, то только как чумазое и убогое сборище. Чеченцев показывали благородными партизанами, которые проявляют чудеса великодушия, отдавая плененных безусых солдат в руки матерей: «Мы с детьми не воюем!». Я ничего не имел против независимости Чечни, хотя и считал, что развал Российской федерации обернется трагедией для простых людей, но эта либеральная подача раздражала своей лживостью.

Либералы вызывали чувство презрения. Сергей Ковалев призывал «цивилизованное сообщество» наказать Россию, введя против нее экономические санкции. Неужели этот тип не понимал, что санкции ударят не по тем, кто развязал войну, а по тем, кто и так еле-еле сводит концы с концами. В России голодали целые регионы!

Затем либеральные СМИ стали изображать солдат злодеями, мясниками, которые обучились в Чечне «искусству убивать». «Что же это такое получается? - думал я. – Солдат предают и так и эдак! Государство послало ребят на смерть, а теперь не защищает их от поношения. Солдат предали!».

Я пришел к мысли, что горячие точки бюрократия создает специально, чтобы торговать оружием, тратить бесконтрольно деньги из бюджета. Кроме того, война выгодна правозащитникам, которые, как писал в одной из статей заводского бюллетеня после рейда Шамиля Басаева в Буденновск, «пыжатся от желания предстать перед лицом «мировой общественности» в качестве людей «доброй воли». Ведь «во время войны всегда есть повод для антивоенной и правозащитной демагогии».

«Российские солдаты по воле ничтожного начальства превратились в живые мишени. Для чего льется их кровь? – подводил я итог. – Вовсе не для обеспечения территориальной целостности России. Она льется ради того, чтобы одни могли обеспечить себе роль дирижера в торговле оружием и накопить денежный капитал; чтобы другие могли заниматься правозащитной демагогией и заработать капитал политический. Политиканы в проигрыше не останутся».

Если ни рабочие, ни студенты не показывают себя революционной силой, может быть, этой силой явятся бывшие фронтовики, преданные солдаты? – на этот вопрос я пока не мог ответить однозначно, но все чаще себе его задавал.

Обсуждая «солдатский вопрос» с некоторыми товарищами, я не встречал понимания.

- Ты что?! То, что ты говоришь - это же чистый фашизм! С этого начинал Муссолини. Ты что забыл? – говорили мне, например, Игорь Рыбачук, которого я случайно встретил на станции метро «Проспект просвещения».

- Но ведь большевики работали с солдатами и матросами!

- Большевики называли солдат «крестьянами и рабочими в шинелях», а ты утверждаешь, что солдаты - некая отдельная сила, альтернативная рабочим, а это уже фашизм. И не нравится мне то, что их называешь «преданными героями». Фашистская фраза…

Конечно, моя позиция была далека от нацбольской – НБП призывала «зачистить Ичкерию по методу Берия», забросать Грозный бомбами. Но нацболы тоже говорили, что солдат предали генералы-недоумки и тыловые жирные крысы, и это меня сближало с ними.

Весной я вышел на командира питерской ячейки НБП Евгения Веснина, для этого мне было достаточно позвонить по телефону, указанному в «Лимонке». Я ожидал увидеть фашиста, излучающего бодрость утра, а увидел молодого человека, у которого явно затянулся пубертатный период: высокий, угловатый, с большим количеством прыщей на лице. Женя сказал, что ячейка насчитывает человек десять, почти все они – поклонники Егора Летова, никто ничего не делает, просто собираются вместе и мрачно бухают под песни «Гражданской обороны», а Веснина, по его словам, «кладут большой и толстый».

- Я им говорю: «Надо распространять «Лимонку»», а они мне отвечают: «Тебе надо, ты и распространяй»! – жаловался «гауляйтер» и просил у меня совета – «Что делать?».

Я еще один или два раза встречался с Весниным, и он мне говорил одно и то же: летовцы бухают, его не слушают. Общение с Весниным потеряло всякий смысл, но именно он в конце мая (или в начале июня) пригласил меня на пресс-конференцию Дугина, Лимонова, Сергея Курехина и Тимура Новикова, которая проходила в ленинской комнате питерского рок-клуба. На пресс-конференции было мало прессы, но много представителей питерской богемы, я точно помню, что был кинорежиссер и клипмейкер Сергей Дебижев в окружении ухоженных девиц.

Я не ожидал, что за одним столом с Дугиным и Лимоновым, будет сидеть Сергей Курехин, еще в конце 1987 года я, будучи студентом-первокурсником и начинающим анархистом, ходил на концерт его «Поп-механики» во Дворец молодежи. Курехинский музыкальный постмодернизм показался мне любопытным, но не более. Мне тогда больше нравились концерты «Алисы» и «ДДТ», то есть рок-манифестации. Конечно, я помнил, что в эфире какой-то питерской местечковой программы о кино Курехин назвал Ленина грибом, мне это не показалось остроумным. Может быть, потому что у меня нет чувства юмора… Словом, Курехин был для меня доморощенным постмодернистом, пересмешником, которого не за что убивать, но и любить не за что тоже.

На пресс-конференции Курехин открылся для меня совсем иначе. Как он едко высмеивал музыкантов, художников, которые полагают, что являются авангардом искусства, весь этот местечковый постмодернизм! Не передать. Не передать, потому что важны сугубо его личные интонации, акценты. Помню, что именно Курехин стал первым современником, от которого я услышал: политика – единственная актуальная форма искусства. И важно даже не то, что он говорил, Курехин и до этого много чего говорил, а как говорил. Говорил он очень искренне, как убежденный человек, как человек, который долго обдумывал, вынашивал эти мысли. Я был поражен. Курехин открыто заявил, что присоединяется к Национал-большевисткой партии. Я человек очень эмоциональный, курехинская речь произвела на меня такое впечатление, что мне хотелось крикнуть: «Я тоже национал-большевик, как и он!», честное слово.

Дугин говорил о мондиализме, приблизительно повторяя тоже, что и на встрече с нами в Москве. Лимонов доказывал необходимость сочетания радикального национализма и социализма. Новиков, он возглавлял Академию неоклассицизма (или что-то в этом роде), рассуждал о необходимости отказа от модернизма и возвращения к классике.