Гуру - Луиза О’Нилл

– Где ты была, Саманта? – поинтересовалась она.

– Гуляла.

– Да, по тебе заметно, – откликнулась Каролина. Сэм закинула ключи на столик при входе и остановилась в проходе. Во всей ее позе читался вызов матери. Ну валяй, продолжай дальше, где комментарий про ее обнаженные ноги и замечание, что она без лифчика? Сэм оскалила зубы, и Каролина вздрогнула.

– Ну пардон, – бросила Сэм. – Выгляжу так себе, мамуля? – Она попыталась пройти мимо матери, но Каролина вскочила и придержала ее за локоть.

– Я беспокоюсь за тебя.

Сэм захохотала. И вновь она почувствовала, что не может остановиться. Нервный смех срывался с языка, как безудержное иканье.

– С чего это ты забеспокоилась обо мне сейчас? Почему ты не волновалась обо мне, когда я была подростком? Когда горничные сообщали тебе, что еда куда-то девается из холодильника? Тебе это не казалось странным, мам? Тогда тебе не пришло в голову, что, может быть, пора побеспокоиться обо мне?

– Я не знала, – плечи Каролины дернулись вверх, к ушам. – Когда все только начиналось… я не знала.

– Да все ты знала. Просто изображала, что ничего не происходит. Это весьма в духе нашей семьи, не находишь? Прикидываться, что все абсолютно нормально, когда все рушится на глазах. – И это была политика не только ее родителей. Во время ночевок, когда они с Лизой смотрели ужастики, уплетая конфеты, Сэм умудрялась скрываться в ванной, чтобы опустошить себя под спасительный гул льющейся из крана воды. Лиза встречала ее каждый раз со странным выражением лица, но никогда никак не комментировала ее отлучки. В этом молчании Сэм ощущала, как подруга вступает с ней в тайный сговор. Всем было достаточно наплевать на Сэм, чтобы не пытаться протянуть ей руку помощи. – Было предельно очевидно, что я разваливалась на кусочки, мама. А ты сидела и ничего не предпринимала.

– Я не знала, что делать. Ты была слишком своенравная. Вообще не слушала нас.

– Даже не пытайся винить меня во всем, – прикрикнула на нее Сэм. – Я была ребенком. Ты была матерью. Защищать меня – это была твоя работа. А ты что делала? Отвела меня к какому-то диетологу, чтобы она мне вправила мозги. Тебе только это и было нужно. Чтобы у тебя под боком была идеальная куколка, которую можно было выставлять напоказ друзьям.

– Что? Диетолог? – переспросила сбитая с толку мать. – Ты о чем?

– Хватит придуриваться. Доктор Анат?

Каролина смерила дочь долгим взглядом.

– Саманта. Доктор Анат была одним из лучших специалистов по расстройствам пищевого поведения в Нью-Йорке. Мне рекомендовала к ней обратиться одна из моих коллег, партнер по моей врачебной практике. Ты же помнишь, что у дочери Джеки тоже были проблемы с едой?

– Что? Нет. Нет, она же… – Сэм вспомнила комнату ожидания с диванчиком песочно-коричневого цвета. Каждую неделю одна и та же девушка с воспаленными веками и брекетами на зубах покидала кабинет врача за пять минут до начала приема Сэм. Они избегали взглядов друг на друга, но аромат духов девушки заполнял все помещение и надолго задерживался в нем. Какой-то сладко-цветочный парфюм от полузабытой знаменитости, который Сэм пробовала в магазине, но название которого она запамятовала. Через какое-то время доктор Анат открывала дверь навстречу ей. «Готова принять вас, Саманта», – звала женщина, сторонясь, чтобы пропустить пациентку. Потом они долго сидели друг напротив друга в маленькой комнатушке без окон. Доктор Анат узнавала у Сэм, как прошла ее неделя, и что-то черкала в своем блокноте. Сэм всегда пыталась сказать то, что хотела услышать доктор. – Я не… – Сэм запнулась.

Она так давно рассуждала о своем детстве, что оно превратилось в перформанс, который разыгрывался каждый раз, когда у нее было интервью или она принимала участие в групповых дискуссиях. Возникал вопрос, могла ли она сама отличить, что в этом спектакле было от жизни, а что – чисто плодом воображения. Ужасающий парадокс.

– Но я помню, что ездила как-то в город. – Сэм предприняла очередную попытку навести порядок в мыслях. – На летние каникулы. И я подслушала, как ты говорила с кем-то у себя в кабинете. Она тебе рассказывала о своей дочери, о… рвоте. А ты заявила: «Они все этим занимаются в этом возрасте». Ничего страшного, заявила ты.

– Не припомню, что говорила такое. – Мать медленно придвинулась поближе, будто бы Сэм была диким зверьком, который в любой момент был готов обратиться в бегство. – Но если это так, то прости меня. Я знаю, что подвела тебя бесчисленное множество раз. Но я старалась, Саманта. Старалась изо всех сил. – Каролина положила ладонь на руку Сэм, и та поглядела вниз, рассматривая покрытые морщинками пальцы матери и обручальное кольцо с изумрудом меж двух бриллиантов квадратной огранки. Когда-нибудь матери не станет. Она умрет, а это кольцо достанется Сэм. И этот дом будет ее. У нее будет все, чего она всегда хотела, и она будет обречена на вечное одиночество.

Сэм перевела взгляд на лицо Каролины и представила себе, что должна видеть перед собой мать в этот момент. Чувствует ли она, как от дочери разит любовью? Ощущает ли она и то, насколько она порочна? Сэм подумала о руках того мужчины, соприкасающихся с ее кожей, о синяках, которые остались от его страстного желания сделать ее тело своим. В глубине горла она ощутила горький прилив желчи.

– Твоих усилий оказалось недостаточно, – прошептала она. – Мне требовалось больше от тебя.

– Знаю. – Каролина смахнула пряди волос с лица дочери. Тот же жест, что и у того повара. Но без благоговейного трепета перед ее красотой, как у него. Мать смотрела на Сэм так, будто бы видела ее насквозь, и при этом все равно любила ее. Сэм снова склонила голову. Каролина никогда не смогла бы осознать ноющую пустоту, которая зияла внутри дочери. Эта разинутая настежь черная дыра столь жадно выискивала любую возможность утолить свой голод, что была готова пожрать все вокруг себя. «Беги», – хотела она предупредить мать. «Беги от меня». – Ты в порядке? – мягко спросила мать.

– Не знаю, – ответила Сэм. – Я уже даже не знаю, что я такое.

30

Январь 2000 года

Сэм услышала скрип открывающейся двери. Это точно была не ее мать. Не было знакомого запаха подсолнечника вперемешку с цитрусами, как не было и раздраженного вздоха от созерцания того, во что превратилась комната ее дочери: на полу валялась одежда, на коврике виднелись следы косметики, поверх