Незадолго до ностальгии - Владимир Очеретный

— Но зачем?!

Собственно, это было их совместное решение, объяснил Киш, и он не знает, есть ли у него право говорить об этом кому-то третьему. Но дело даже не в этом — просто такие вещи невозможно объяснить, их можно только почувствовать.

— Ты про сожжённые мосты слыхала? Нам обоим показалось, что когда расстаёшься, просто поделив вещи и больше ничего, мост горит… недостаточно ярко.

— Как это?

Это — эстетика, представление о красоте, кивнул он, слегка наслаждаясь её непониманием. Если тебе что-то кажется красивым или некрасивым, переубедить тебя в обратном невозможно. Это можно лишь принять, как данность. В конце концов, если люди расстаются, то тем самым они признают, что их брак был ошибкой. Исправить её можно лишь ещё более грандиозной ошибкой и глупостью: клин вышибается клином, минус на минус даёт плюс…

Слова лились, аргументы находились сами собой: Киш и сам удивлялся, как легко ему врать, — стоило лишь придумать фиктивную концепцию, а дальше всё стало делом техники. Удивительней же всего было то, что он сам начинал верить этим легко возникающим доводам: так не было, но так могло быть! Если бы Варвара при расставании сразу же предложила ему ментальный раздел, приведя те соображения, которые он сейчас излагал Вере, Киш счёл бы её слова убедительными.

— Короче, — подытожил он, — ничего нового тут нет. Пойди в галерею — там полно картин, где под основным слоем красок скрываются иные сюжеты. Когда картина получалась неудачной, художники просто их закрашивали и писали на том же холсте заново. Так что наша с Варварой история стара как мир, разве что в последние годы-десятилетия технологии здорово шагнули вперёд, и у людей появилось больше возможностей начинать жизнь так, будто прошлого не существует и никогда не существовало.

— Но вы хоть понимаете, что испортили себе всю дальнейшую жизнь? — Вера смотрела на него, как на обезумевшего, и в своём неприятии его рассуждений решительно качала головой. — Что теперь будет с вашими карьерами?

Да, у этого решения есть свои издержки, согласился он. Но с карьерами-то как раз всё логично и соответствует общей идее. До знакомства их карьеры были так себе, типичные середнячки — в меру успешные, в меру никакие. Взлёт произошёл в момент знакомства, ни раньше, ни позже, так что теперь будет отступление на исходные позиции, что-то вроде того. И всё это не блажь и не сумасшествие, а только лишь последовательность, и большой вопрос, что важнее для карьеры — умение приспосабливаться под обстоятельства или упорная последовательность в отстаивании своей картины мира? Разумеется, у этого решения есть свои недостатки: например, ментальная неполноценность его не слишком радует. Он прекрасно понимает, что никто в здравом уме не доверит серьёзную информацию, настоящее большое дело, человеку, чьё сознание находится под чьим-то контролем, пусть даже и частичным, да ещё с риском дементализации. К тому же есть такое психологическое явление, как ментальная брезгливость — боязнь заразиться неудачей. А ещё люди суеверно подозревают, что частичным контролем дело не обходится — эта штука, которая обеспечивает взаимный контроль, соблюдение условий ментального раздела, вполне может иметь двойное назначение. С одной стороны, она просигнализирует Варваре, если он вторгнется в отчуждённое воспоминание или станет использовать её образ для создания сексуальных фантазий. С другой, будет тайно отслеживать все его повседневные мысли — распознавать остальные образы, записывать цепочки ассоциаций, фиксировать психологические состояния. И тогда достаточно один раз застать его в состоянии чистого раздражения, чтобы потом всегда определять моменты, когда он, Киш, раздражён, даже если в этот момент он вежливо улыбается собеседнику.

— И ты туда же! — поморщилась Вера. — Нет никакого двойного назначения, это всё досужие мифы. В любом случае, все нелегально полученные сведения не имеют юридической силы — их нельзя использовать в суде!

— А не в суде — можно, — усмехнулся Киш. — Но дело совсем не в этом. Всё это неважно, знаешь почему? Потому что никто в мире не заинтересован так в контроле над нашими мыслями, как мы сами. Для этого всё и задумано.

— В каком смысле? — снова не поняла она.

— В самом прямом.

Неожиданно он стал рассказывать ей свой сон — о том, как много он понял и прочувствовал, оказавшись в положении умершего. Не дождавшись Шедевра, рассказ вырвался наружу, и особенно Кишу удалось описание утреннего тумана, ощущения слияния с миром и удивления, что все его мысли превращаются в слова, так что их не скрыть. Он откинул напускную сдержанность, начал даже жестикулировать, стараясь на пальцах передать нюансы, и особенно его подогревало осознание, что он полностью захватил внимание аудитории: Вера не сводила с него глаз, закусив нижнюю губу и иногда от ошеломления покачивая головой. Когда он закончил, она вздохнула, достала из сумочки салфетку, завернула в него окурок и протянула Кишу:

— Выкинь куда-нибудь. Пойдём, возьмём ещё вина.

Они обулись и зашагали под соснами. Вера первой достигла розовой дорожки и обернулась к нему:

— Зачем тебе ехать на Ностальгию, Киш?

— Мне? — замялся он.

— Толя мне сказал, что вы поменялись, — упреждая его вопрос, подтвердила она. — Зачем? Я думала, ты хочешь сменить обстановку, залечить душевные раны, а ты… Чья это была идея — поменяться?

— Моя, — вынужден был признаться Киш. — Но Марк её полностью одобрил.

— «Марк одобрил», — передразнила его Вера. — Все знают: «Марк — благородный, Марк — щедрый, ему для друзей ничего не жалко». И пользуются. Мне не жалко, пусть пользуются, но надо знать и меру. Мой муж еле выбил ему этот контракт, а тут вы, два красавчика, что-то там решили. Не знаю, в курсе ли ты, но у Толи сейчас… непростой период и…

— Дементализация? Да, я в курсе. Он вчера мне сказал.

— Тем более! Ты что, не понимаешь: для него это сейчас возможность прийти в себя — его проблемы посерьёзней твоих. Да у тебя, как поняла, и нет проблем!

— Ты думаешь: засунуть человека в тридцать седьмой год — это и называется настоящей дружеской помощью?

— Ты ничего не понимаешь, — отмахнулась она, — ты не юрист…

— Звучит как обвинение.

— Тридцать седьмой год — юридическая аномалия. Как у географов — Бермудский треугольник. Каждый юрист с радостью ухватится за такой шанс. Это возможность дать свою новую трактовку, громко выступить, блеснуть. Толя бы смог — он блестящий юрист. Талантливейший. И он снова бы почувствовал себя в струе, понимаешь?

— Хм, — Киш задумался. — Ты хочешь сказать: это не опасно?

— Опасно?! — изумилась Вера. — Да ты с ума сошёл — с чего вдруг? A-а, теперь понимаю, почему вы… Очень благородно, Киш, с твоей стороны, но это чушь: количество несчастных случаев на Ностальгии в разы ниже, чем в самых безопасных городах мира. Можешь за Марка не переживать: скажи ему, что передумал и…

Вообще-то, промямлил он, это дело не от него одного зависит, даже совсем не от него: тут как Марк решит. И хорошо: они ещё раз поговорят и всё взвесят. И он постарается убедить…