Смерть перед Рождеством - Кристоффер Карлссон

– До боли напоминает случай Хебера, – замечает Бирк. – Как будто та же рука и на этот раз вложила нож в руку убийцы.

– Да.

Лишнее доказательство того, что оба убийства носят политический характер.

– Еще раз, пожалуйста. – Я поворачиваюсь к помощнику.

– Что, с самого начала? – спрашивает он.

– Нет, последние секунды перед отключением.

Камера захватывает пространство справа от сцены. Где-то вдали – фигура убийцы, с этого расстояния всего пара сантиметров в высоту.

В соседних комнатах звонят телефоны. Кабинеты в участке Центрального полицейского округа не слишком просторные, поэтому стены лишь слегка приглушают сигналы.

Орудие убийства впоследствии будет поднято одним из полицейских в форме и с большой осторожностью передано в руки криминалистов, но это случится потом. Сейчас мы с Бирком наблюдаем тот момент, когда нож все еще лежит на полу рядом с трупом.

– Это точно он, – говорит Бирк.

Этот нож идеально подходит для ящика за барной стойкой кафе «Каиро».

– Да, тот же нож и тот же способ убийства, как и в случае Хебера, – отвечаю я. – И черт меня подери, если убийца не тот же самый.

Партийного лидера увезли в больницу, а Большой зал Центрального вокзала заполонили полицейские, которые эвакуировали людей, пытаясь спасти место преступления. Последнее казалось неосуществимым.

То же касалось и предполагаемого преступника. Мы как будто видели его, но при этом не имели за что уцепиться. Центральный вокзал представлял собой остовок относительного порядка в океане хаоса, простиравшемся до моста Вестербрун. По трескучему полицейскому радио на столе помощника уже рассказывали о водителе, потерявшем управление из-за сильного ветра. Мужчина отделался сотрясением мозга, но освещение на дорогах все хуже. И глушит его «Эдит», которой мы, похоже, противостоять не в силах.

– Как он мог уйти? – спрашиваю я. – Как могло у него это получиться?

Бирк прислоняется к стене, закрывает глаза и изо всей силы давит на них пальцами. Я барабаню по столу пальцами.

Can’t think of anything to think.

– Я не знаю, – отвечает Габриэль, не открывая глаз. – Но не похоже, чтобы в той стороне был избыток полицейских.

– Они должны были оцепить вокзал так, чтобы мышь не проскочила.

– Да, но непосредственно за сценой?.. Весь вопрос в том, что он успел сделать за эти семнадцать секунд.

Бирк поворачивается к помощнику, все еще не открывая глаз.

– Именно так, – неуверенно подтверждает тот. – Семнадцать секунд.

– С телохранителями всё в порядке, это видно. Но достаточно двух-трех секунд хаоса… а у него их было семнадцать. Плюс полная темнота.

Хаос накатывает невидимыми волнами, мое тело чувствует их. В голове становится легко, как перед голодным обмороком, но дело совсем в другом. Рука сжимает в кармане тубус с «Халсионом».

Нас не было там и близко, у нас нет ни малейшего шанса. Мы взяли неверный след и обречены до конца блуждать вслепую.

– Черт! – Бирк бьет кулаком в стену. – Черт, черт, черт…

Помощник выглядит напуганным. Габриэль краснеет и замирает на месте, тяжело дыша. Я должен что-то сказать, но не знаю что.

– А если без истерики… – говорит Бирк уже спокойнее. – Если каждый будет делать то, что должен, что мы имеем?

Он открывает глаза.

– Что такое? – спрашиваю я, ловя на себе его встревоженный взгляд.

– Ты такой бледный… У тебя жар?

– Да… Нет… В общем, всё в порядке.

Мне всего-то нужен глоток воды.

– Хорошо, – говорит Бирк. – Попробуй взглянуть на все трезво. Что скажешь?.. И куда запропастились Гофман с Ирис, черт их подери?

– Ирис сидит у телефона, контролирует эвакуацию на вокзале, – отвечаю я. – О местонахождении Гофмана не имею ни малейшего понятия.

– Он там. – Помощник тычет пальцем в экран и начинает перематывать изображение, отыскивая нужное место. – Он был там спустя несколько секунд после того, как снова загорелся свет.

В объективе площади, прилегающие к ресторанной зоне. Мелькают огоньки карманных фонариков и камер на мобильных телефонах. Те, кто не ест, передвигают с места на место сумки в ожидании лучшей погоды. Когда зал снова погружается в тускло-холодный свет, люди все так же заняты своими делами. Между рядами кресел петляет фигура в черной куртке с надвинутым на лоб капюшоном и шарфом, прикрывающим нижнюю часть лица. Потом она исчезает из кадра.

Одни свидетели утверждают, что неизвестный сел в припаркованную неподалеку машину и скрылся. Другие – что он вбежал в вагон пригородной электрички. Наконец, согласно еще одному свидетелю, человек в черном скрылся в тоннеле метро.

– Так куда же он подевался, черт его возьми? – возмущается Бирк.

На верхней губе помощника капли пота. Он достает из кармана носовой платок.

– Это что за антиквариат? – удивленно пялится на него Габриэль. – Кто теперь носит в карманах носовые платки?

– Мне его подарили, – оправдывается помощник.

С момента убийства прошло пятьдесят семь минут. Бирк прикладывает к уху мобильник и просит список поездов, отъехавших от Центрального вокзала за последний час.

– Уже?.. – кричит он. – Хорошо, а кто… Спасибо.

И дает отбой.

– Уже сделано, – объявляет он. – Кто-то из участка.

Я вглядываюсь в остановленное изображение преступника на одном из экранов.

– Ну и где он?

Лица не видно. Человек в черном смотрит в землю, как будто только что завалил важный экзамен.

– Я не могу поймать его, – оправдывается помощник. – Мне жаль, но это все, что мне удалось.

Незнакомец высок и широкоплеч – вот и все, что о нем можно сказать.

– Мы опоздали, – говорит Бирк, как будто больше обращаясь к самому себе. – Искать преступника вслепую – безнадежное занятие. Преступники ничего не делают наобум.

– Эби Хакими узнал обо всем от Асплунда, – напоминаю я. – И Асплунд – член «Шведского сопротивления». Его ближайший начальник – Кристиан Вестерберг. – Я поднимаю глаза, мне срочно нужен стакан воды. – Как нам найти этого Асплунда?

* * *

К осени определились с датой освобождения: оставалось три месяца. Поздно вечером Кристиану пришло сообщение с неизвестного номера. Он оставил его без ответа.

Дата – вот и все, что было в сообщении. Если б это был Микаэль, он наверняка написал бы что-нибудь еще. Или у него просто не было такой возможности?

Времени около одиннадцати пополудни. Листовками Кристиан займется не раньше двенадцати. Брать выходные становилось все труднее. Йенс Мальм звонил почти каждый день и требовал непонятно что. Он как будто упрекал Кристиана за отсутствие видимого прогресса в делах.