Реверс жизни, или Исповедь миллиардера - Александр Кучаев

Есть и другие удивительные люди – солнцееды. На земле их около восьми тысяч. От кого-то он слышал, что те вообще ничего не едят, а живут только за счёт энергии, потребляемой из солнечных лучей. Ну и за счёт элементов, содержащихся в воздухе: кислорода, азота, углерода. То есть тех первоначальных составляющих, на основе которых и строится весь организм. Только солнца здесь нет, и находить энергию надо из других источников, скорее всего только внутренних.

…Перед глазами опять потянулись «кадры» о далёком юге, длинные переходы по горам. Вспомнились жестокие схватки с душманами и нарастающий азарт боя. Свист пуль над головой и разрывы снарядов. И минное поле, на котором они тогда оказались. Они – это он сам, Коля Гудимов, и Дима Ратников, морпех из их взвода, неделю назад прибывший с пополнением.

Ратников шёл следом, в пяти-шести метрах за ним. И угораздило же его шагнуть чуть в сторону и наступить на эту проклятую «чёрную вдову», то есть на противопехотную мину нажимного действия! Хлопок был так себе, словно игрушка взорвалась. Однако ступню парню разворотило чуть ли не пополам.

Один из осколков достался и Гудимову. Но это был форменный пустяк, так, чиркнуло слегка по боку на уровне поясницы. И крови-то было чуть-чуть, может, ложка или две. Морпех бросился на помощь напарнику и, мгновенно оценив степень поражения, за считанные секунды жгутом перетянул ему ногу ниже колена. Забинтовал искалеченную ступню настолько туго, насколько посчитал нужным, и вколол обезболивающее. Затем взвалил товарища на плечи и пошёл вперёд. По минному полю.

Конечно же, он был очень внимателен и подчинялся не столько рассудку, сколько интуиции. Пот лил с него градом, и он взмок до пояса. Не столько из-за жары и тяжести раненого товарища, сколько из-за постоянного ожидания наступить на другую «чёрную вдовушку». Опасность могла таиться на каждом шагу.

Ему повезло, и он сравнительно быстро и без новых происшествий дотащил Ратникова до расположения бригады.

Раненого бойца вертолётом отправили в госпиталь, и он остался жив. Морпеху даже разваленную ступню «склеили». Но война для него на этом закончилась.

В тот же день на участке, где подорвался боец, сапёры сняли тридцать одну мину.

Позже поле со смертоносными зарядами снилось Гудимову не раз. И он снова шёл с раненым товарищем на плечах.

Дорога же, удобренная «чёрными вдовами», всё тянулась и тянулась куда-то за горизонт, и не было ей ни конца, ни края. Как нет конца этому подземному коридору, по которому он тащится сейчас, сам не зная, зачем и куда.

И впереди, и позади нескончаемая чёрная мгла. Только ближние стены проявляются крупными провалами и выступами. И отдельные блики тусклой воды дают знать о себе. Но блики – это отражение световых лучей, а света здесь нет и быть не может. Скорее всего, отблески просто мерещатся ему. Как могут померещиться и черти, и сам сатана, и зелёные человечки.

Кажется, он уже видел кое-кого из этих представителей подземных народов. Это они с хохотом и визгом недавно бежали от него, скрывшись за поворотом. Он ещё хотел нагнать одного, чтобы спросить, есть ли выход из подземного лабиринта и далеко ли до него, и крикнул вдогонку, чтобы тот остановился.

Маленький бородатый человечек, однако, даже не оглянулся, а только пропищал что-то нечленораздельное на своём непонятном подземном языке и тут же исчез.

Сколько времени он бредёт по тёмной бесконечной кротовине, неуклонно ведущей куда-то всё дальше вперёд и вниз? Может, прошли уже месяцы или годы?

Пальцы потрогали жёсткую густую щетину на подбородке и щеках. Нет, судя по состоянию растительности на лице, он здесь всего лишь недели полторы или две. Максимум – три недели.

Подземный скиталец устремил взгляд во всё ту же беспросветную темень, с каждым шагом становившуюся ещё гуще и удушливей. В голове шевельнулись неведомо откуда взявшиеся слова:

Только не на земле ему ещё некоторое время дано, а под землёй.

Он забыл, когда и от кого слышал всплывшее в памяти стихотворение, и не мог сказать, насколько они хороши в поэтическом отношении. Ему только показалось, что рифмованная эпитафия эта написана специально для него и во многом созвучна теперешнему его состоянию – душевному, физическому и энергетическому.

Автор предвидел блуждание морпеха в подземелье, под бесчисленными миллионами тонн горной породы, и знал, что он вспомнит сие четверостишие. И хотел утешить его таким образом.

Надо идти, двигаться, нельзя надолго оставаться в неподвижности.

Он сделал ещё один шаг вперёд – небольшой и неуверенный. За ним – другой, третий.

А разве сама жизнь человеческая – не то же блуждание во мгле, пусть и в переносном смысле? Разве он, Коля Гудимов, не блукал по городам и весям – своим и заморским, сам не зная зачем, ведомый одной лишь привычкой к этим блуканьям? Для чего он жил, что хотел обрести? Неужели главной целью его было только дотянуть до следующей получки и в очередной раз напиться «в якорь»?

Однако нет, до такого состояния он не нагружал себя. А вот до серьёзной «качки» – доводилось. Когда ещё ходил в дальнее плавание.

Что было потом, после окончательного списания на берег, вспоминать, наверное, не следует. Последний «береговой» отрезок времени исчез, пропал, на его месте одна только чёрная пустота. Вот как сейчас, в этом закрытом тяжёлой мглой подземном лабиринте.

Кроме выпивки были, конечно, и женщины. В каждом порту, куда заходило их судно.

На берегу обычно его встречали с распростёртыми объятиями и готовностью любить всей душой и телом. Он был сильным, видным собой парнем, а главное – щедрым, и милые подруженьки знали, что, как и в прошлый раз, он спустит всё до последнего сантима или сентаво. И вернётся на корабль с пустыми карманами. Только почему-то лица всех этих милашек смазались в одну серую непроницаемую поволоку. Невозможно вспомнить ни имён, ни обличий.

И он для всех давно исчез с лица земли. Теперь – в прямом смысле. И некому сказать о нём ничего доброго. Ни одного человека нет, который бы там, наверху, взгрустнул и поплакал о нём. Ни одного!

И это нормально, так и должно быть, потому что и сам он тоже никого не согрел и не утешил, а жил только на свою животную потребу. И уж точно о нём не вспомнят портовые шалавы, для которых он всегда был лишь очередным клиентом среди разноязычной толпы морячков и остальной гвардии перекатипольного разряда.

Сейчас и ему по фигу эти игривые создания природы, для них же он – если совсем честно и откровенно – всего лишь штакетина в бесконечном длинном заборе, не более того.

Перед глазами появился и быстро исчез далёкий, полузабытый облик Констанцы.

– Какие у тебя тёплые и сильные руки, – едва слышно прозвучали в темноте вроде бы уже выветрившиеся из сознания женские слова. – В них так уютно моим рукам.