Константин Павлович. Корона за любовь - Зинаида Чиркова

Указов и установлений новой власти было огромное количество, но Константин узнавал о них из «Ведомостей». Никто не приезжал к нему, никто не спрашивал его мнения, никому он не был нужен с его безудержно отважной головой. Краем уха слышал он о том, что Александр всё больше и больше сближается со своими молодыми друзьями, которых он вызвал из-за границы. Проведя большой совет, состоящий из двенадцати сенаторов старой, ещё екатерининской школы, Александр уходил после чашки чаю или кофе к себе в кабинет, и туда после одиннадцати ночи, когда засыпал весь дворец, пробирались его молодые друзья — Адам Чарторыйский, Кочубей, Новосильцев, молодой граф Строганов. Сами себя прозвали они комитетом общественного спасения и подолгу беседовали, рассуждая о преобразованиях и нововведениях в России. Пока это были лишь туманные, бесплодные рассуждения, но и они дали целую гору указов, которыми облегчалась жизнь пусть и не основного народа — крестьян, а среднего сословия и дворянства. Эти указы говорили о том, что в России повеяло новым ветром: дворянские выборы, жалованные грамоты дворянскому сословию и городам, разрешение на свободный въезд в Россию и выезд из неё, свободный ввоз иностранных книг, запрещённых Павлом, открытие им же закрытых типографий, отмена телесного наказания для священников и дьяконов. Запрещена была продажа крестьян без земли, уничтожены виселицы по городам, отменена пытка, и, наконец, ликвидирована ненавистная Тайная канцелярия.

Константин только покачивал головой, читая строки манифеста: «В благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона». Сенат должен был представить доклад о своих правах и обязанностях; комиссия, созданная для составления новых законов, должна была работать днём и ночью, потому что, как писал император, «в едином законе заключается начало и источник народного блаженства».

Константин понимал, что новым указам и установлениям будут противостоять сенаторы и дельцы старой, екатерининской школы, потому что уже при коронации новый император не раздавал деревни с людьми, как делали это при вступлении на престол все его предшественники, а сокрушался о рабстве целого сословия России. Отсюда недалеко было и до отмены крепостного права.

Стороной же слышал Константин, как поднялась против Александра волна шумихи — обвиняли его молодых друзей, клеветали, чернили их. Народное образование, просвещение, проекты освобождения крестьян уже носились в воздухе, и дворянство заволновалось. Говорили о новой революции, что подорвёт устои самодержавия, открыто возмущались молодыми советниками императора, вовлекавшими его в смуту и мятеж.

Итак, стороной, лишь из разговоров и недомолвок своих прежних друзей, изредка навещавших его в Стрельне, узнал Константин, что его брат перестал собирать свой тайный молодой комитет общественного спасения.

А потом в Стрельну пожаловал и сам император. Начиналась война с Францией, коварно захватывающей целые области Пруссии, кумира Александра, и, стало быть, пришло время готовиться к этой войне.

Константин ликовал: кончилась его опала, его безвременье, он снова нужен, он вновь в войсках.

Александр назначил его начальником всех резервных сил армии, выступающей к западным рубежам России. Под рукой Константина очутилась прежде всего гвардия, отправившаяся в поход раньше, и как будто не было этих тяжёлых месяцев раздумий и размышлений, уныния и тоски.

Великий князь Константин шёл со своими гвардейцами к австрийской границе. Уже в пути узнал он, что Наполеон заставил австрийского военачальника Мака капитулировать, разбив наголову под Ульмом. Константин беспокоился лишь о том, что гвардия выступила в поход довольно поздно, помощь австрийцам теперь была как мёртвому припарки, но он надеялся успеть к сражениям, быть в деле. Наполеон уже подвигался к Вене, а гвардия только-только выступила из-под Бреста.

Безостановочные переходы, краткосрочные биваки, марши всё это напоминало Константину итальянскую кампанию, и он веровал, уповал на Бога, что и результат будет тот же, что и в Италии, под руководством Суворова.

Увы, ныне не было Суворова, ныне опять строились рядами и командиры разделяли войска на небольшие части. Забыта была суворовская тактика атаки колоннами, крупными частями, без разбивки на куски, осадные манёвры задерживали движение. Суворов всегда оставлял осады на потом, обходил крепости, не брал их. Оказавшись в тылу, изнемогая от голода и недостатка боеприпасов, крепости сдавались ему сами. А Константину тогда казалось, что Суворову очень везёт, что его военное счастье зависит от одних лишь звёзд. Но вернувшаяся в войска силою императора Павла тактика теперь давала себя знать, и сколько ни гнал свою гвардию Константин, какие ни задавал переходы, даже она неспособна была на суворовские марши.

Только к середине ноября подступила гвардия Константина к самым ответственным местам войны, но было уже поздно.

Кутузов, назначенный главнокомандующим, уже соединился с австрийскими войсками около Бренау и намеревался преградить путь Наполеону к Вене. Но французы были более подготовлены, вели бои всё тем же колонным строем, каким действовал в своё время и Суворов, лучше снаряжены и более воинственны. Под натиском бесстрашных наполеоновских войск Кутузову пришлось подвинуться на левый берег Дуная.

Поздновата привёл Константин свою гвардию к Проснице, главной квартире двух союзных императоров — русского, Александра, и австрийского, Франца. Александр сдерживал Константина, рвущегося в бой, он определил ему место в резерве, чтобы в случае любой опасности двинуть на неприятеля грозную лавину кавалергардов, преображенцев, лейб-казаков.

Гвардия расположилась по левую сторону реки Литтау, немного впереди знаменитого потом для военных историков Аустерлица.

Военный совет расписал всю диспозицию. Австрийский генерал Лихтенштейн должен был явиться со своими войсками на место, определённое между правым крылом соединённых войск и центром, между Блазовицем и Кругом.

Гвардию Константина поставили в резерв правого крыла, но, как всегда, австрийцы не спешили, и, конечно же, Лихтенштейн не прибыл на позицию вовремя. Константин ждал австрийцев, спешил, посматривал на часы, но не видел и следа австрийских мундиров между собой и центром.

В назначенное для наступления время Константин приказал выступить от Аустерлица и перейти Раусницкий ручей. Командующий велел ему выйти вплотную к центру и правому крылу, чтобы держать связь для необходимой подмоги на правом фланге или в центре.

И вдруг первые же линии конногвардейцев заметили военные мундиры, конных кирасиров. Константин было обрадовался: слава богу, австрийцы поспевают к моменту боя. Он приказал всем своим шести батальонам и десяти эскадронам выстроиться в боевой порядок, чтобы занять позицию рядом с австрийцами. Но от войск, выступавших навстречу Константину, неожиданно полетели ядра и картечь, раздались частые взрывы, поднялась дыбом земля, загрохотала ружейная перестрелка. Константин обомлел — оказалось, что к намеченной позиции вышли не австрийцы, а французы, которые атаковали русскую гвардию, внезапно очутившуюся на самом передовом рубеже вместо резерва.