Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

По его мнению, восстание 22 декабря было подавлено лишь благодаря чехам, так как сибирские казаки не хотели принять участия в его подавлении179.

Вообще добрейший консул с его женоподобным голосом показался мне большим пессимистом. Может быть, это в связи с его личными делами и утратой поста в Омске.

В беседе с Гревсом коснулся известной телеграммы[39] Иванова-Ринова, вызывавшей в последние дни Директории большое раздражение чехов и нелепую выходку Гайды.

«Михайлов официальным письмом на мое имя отрекся от какого-либо участия в возникновении этой телеграммы», – заметил я Гревсу. Того просто взорвало. Всегда корректный и выдержанный, он не удержался от возгласа: «Да он просто мелкий м… ведь он же и был душой этой стряпни».

В общем он невысокого мнения о составе Омского совета министров. Из владивостокских иностранных представителей резко отозвался о французе гр. М. и очень хвалил своего однофамильца американского генерала Гревса, хотя, по его мнению, и похожего больше на пастора, нежели на генерала.

Токио. 11 февраля

Сегодня у японцев национальный праздник – 2500 лет существования Японии и 30 лет существования конституции! Кое-где манифестации, всюду национальные флаги. Единство торжества было нарушено оппозиционными группировками, устроившими демонстрации в пользу всеобщего избирательного права.

У Курбатова всегда запас сенсационных новостей, на этот раз совершенно вздорных, но весьма ходких за границей; Курбатов уверяет, что, по точным сведениям, бывший император Николай II со всей семьей в плену у большевиков в Московском Кремле и что они, чтобы предотвратить расплату, ввиду близкого их разложения, готовы восстановить Николая II на престоле. Или еще больший вздор: что будто бы на секретных заседаниях большевиков участвуют Замысловский, Марков 2-й и др. и что поэтому эти крайне правые лидеры нигде и ни в чем себя не проявляют.

Кто-то собирается даже телеграфировать об этом вздоре Клемансо. «Это вызовет громадный переполох».

Не знаю, как реагировал бы на это Клемансо и вообще государственные люди Франции, но здесь по поводу этих слухов уже многозначительно шепчутся. Ведь уверяли же меня, и не раз, в особой близости и симпатиях большевиков и крайних монархистов. Чем нелепее вздор, тем упорнее он держится.

Мысль о Дальневосточном буферном государстве крепнет. У Семенова будто бы уже три «корпуса» войск180.

В «Империале» оживленный бал. Герои бала французские военные летчики; они с увлечением кружат дам разных национальностей. Маленькая японка мечтательно кружится с длинным тощим американцем. Две другие с жадностью созерцают возбуждающий танец; он, как и экран кинематографа, разбивает ковы быта. Недаром наши маленькие японки, прислуживающие в столовой отеля, как только заслышат звук fox-trot’a, сейчас же принимают такт и топчутся за ширмой, как медвежата.

Судя по The Japan Advertiser’y[40], Колчак просит у народа два месяца срока для приведения его «к порядку и прогрессу». Объявлены условия контроля иностранцами наших железных дорог. Устругов назначен председателем комитета, американец Стивенс техническим директором.

Заходил проститься перед отъездом Махин. Сообщил, между прочим, что какая-то дама, появившаяся здесь и выдающая себя за графиню Муравьеву, грозит покончить «со всей Совдепией во главе с генералом Болдыревым»181.

Токио. 13 февраля

На улице грязь и дождь. С Гуковским и переводчиком поехал в японский парламент.

Обе палаты, верхняя и нижняя, – палата пэров и парламент – помещаются в одном здании в части города Сиба, недалеко от Хибиа-парка. Здание довольно большое, деревянное, полуевропейской конструкции, весьма скромное для столь высоких учреждений. Подъезды для членов обеих палат с одной улицы, через двое смежных ворот, охраняемых каждые одним полицейским.

Для публики подъезды с боковых улиц. Рикши подвезли нас к какому-то невзрачному подъезду с узенького переулка. В передней, вернее в сенях, много народу – это желающие попасть на заседание ожидали отметки входных билетов. Благодаря любезности члена верхней палаты барона Мегато, наши билеты были быстро отмечены в соседней комнате, и нас попросили подняться наверх по узенькой деревянной лестнице. Здесь был легкий осмотр моих спутников осязанием, меня – оптически. Эта предосторожность очень понравилась, между прочим, Гуковскому – «вот это порядки».

Дневное заседание уже началось. Нас провели в одно из отделений галереи, идущей вокруг зала заседаний, прямо против кресла председателя.

Скамейка первого ряда была свободная; как я после узнал, это было наиболее почетное место, предоставляемое обыкновенно дипломатическим чиновникам. Чувствуешь себя как в первом ряду галереи дорогого провинциального театра. Все места для публики были переполнены. День боевой – обсуждался бюджет на текущий год.

Зал заседаний – огромная четырехугольная комната. В одной из стен против нас большая ниша, перед серединой которой на большом возвышении кресло председателя. Справа от него и несколько ниже кресло его товарища. Слева место другого товарища председателя. Секретари помещаются за вторым рядом кресел (вернее, парт, как в учебных заведениях) в нише.

В первом ряду на линии председательского кресла, справа и слева от него, места правительства. Впереди и ниже председательского кресла находится трибуна, на которую ведут марши с обеих сторон. Впереди трибуны стол для четырех стенографистов. Последние работают как часы, каждая пара 10 минут. Время смены отбивается ударами небольших чашечек, подвешенных около стола. Всего работает, видимо, не менее 4 пар, так что у каждой смены получается возможность расшифровать свою краткую стенографическую запись.

Первый ряд депутатских кресел полукругом охватывает трибуну, остальные по расходящимся радиусам, постепенно повышаясь, занимают весь зал. На стене ниши за спиной председателя ряд портретов, видимо, бывших председателей или выдающихся депутатов за 30-летний период существования парламента.

Странно сознавать, что эти желтые люди более чем вдвое старше нас как конституционалисты.

Люстры на потолке, ковер на полу – вот и все украшение весьма скромного зала. Кресла депутатов тоже больше напоминали школьные парты. Перед каждым депутатом на его столике поднимающийся черный брусок с надписью белой краской фамилии депутата. Опущенный брусок обозначает отсутствие депутата. На столике приборы для письма, печатные программы заседаний, доклады и пр.

Всюду снуют бои, разносят почту, визитные карточки, записки-вызовы.

Вместо портфелей у большинства депутатов обычные у японцев платки, куда и завязываются книги и документы.

Деревянные гета оставлены в передней, а потому никакого шума при ходьбе по ковру.